Книга Леший и Кикимора - Вера Копейко

— Значит, вы на самом деле тот, кем назвались? — спросила Анна, понимая, что колеблется — поверить в то, что он рассказал о себе, или нет. Слишком уж… странно.

— Вы не верите мне, — сказал Сухинин, не сводя с нее глаз. Глубоко посаженные, они насмешливо блеснули.

— Не совсем. — Она кивнула.

— Но почему? Отнеситесь к этому как к работе. К бизнесу, если угодно. Кто-то занимается мехами, которые человек надевает на себя…

— Кто-то — чужими мозгами, — подхватила Анна.

— Почему не душой? — тихо спросил он.

— Потому что никто не знает, что это такое. Душа — предположение людей.

Он не отозвался на се выпад. Он продолжил:

— Понимаете, Анна, я верю, что каждый из нас к чему-то готов, хотя сам не знает к чему, — неопределенно проговорил он.

— Ага, эту вашу готовность заметили на небесах и указали именно вам заниматься тем, к чему вы уже готовы?

Он поднял одну бровь. Потом опустил. Губы сложились в мягкую улыбку. Он смотрел на Анну и тихо говорил:

— Вы даже сами не знаете, как точно объяснили все, что произошло со мной.

— Ну да, и наутро вы себя ощутили… кем? Может быть, священником? Пастором?

— Нет. — Он усмехнулся. — Ни тем, ни другим. Сотрудником, если угодно, который издает и распространяет книги по определенной теме для прихожан церкви, а также всех людей, готовых принять то, что в них написано.

— А что в них такого написано? Можете сказать точнее? — настаивала Анна со странной для себя горячностью.

— То, что полезно прочесть всем, желающим изменить свою жизнь к лучшему. Получить от нее больше пользы, насладиться счастливым временем в кругу любящих.

Анна хмыкнула:

— Кто откажется. Как просто…

— Это на самом деле просто, — заметил Сухинин.

— Хотите предложить мне почитать? — Она насмешливо посмотрела на него.

— Нет, — коротко сказал он.

— Почему? — Она удивилась. — Если я правильно понимаю, человек вроде вас должен заманивать меня… таких, как я…

— Нет, — сказал он и улыбнулся.

— Не-ет? Но я слышала…

— Это не так, — сказал он. — Человек приходит сам, когда хочет, к тому, что хочет.

— Но вы наверняка хотите дать мне что-то почитать? Из того, что вы издаете? — спросила она.

— Нет.

— И это нет? Но почему? — Она покраснела.

— Вы не готовы.

— К чему я не готова? — Анна искренне удивилась.

— Понять, что в них написано.

— По-вашему, гм, — она поморщилась, — мне следует читать только книги по уходу за животными?

Сухинин засмеялся, молча склонил голову набок.

— Интересно, — пробормотала Анна. — Как интересно, — повторила она, ощущая сильную пульсацию крови. — Вы разрушили мои представления о людях, какими я представляла ваших… коллег.

— Разрушение стереотипов — это всегда движение вперед, — заметил он.

Анна подумала, что тысячу лет не видела мужчину, который разговаривал бы так, как этот. Обычно беседа — это пинг-понг, в котором слова вместо шарика. Короткие фразы, колкости, слова-пароли. Так говорят коллеги, приятели мужа, Витечки. Кидаются фразами из рекламы, которую крутят по телевизору.

Она устранилась от разговоров не только с ними, но и с самим Витечкой. А потом постепенно избавила себя от необходимости видеть его слишком часто. Она оставалась на звероферме, где в ее распоряжении отдельный домик. Прежде в нем ночевало областное начальство, а иногда — московское. Потом выстроили современную гостиницу, и Анна поселилась в доме, который никого больше не интересовал.

— А… ведь вы… — она откашлялась, потому что голос внезапно сел, внимательно оглядела лицо Сухинина, его высокий лоб, почти без морщин, — не из местных жителей.

— Почему вы так решили? — спросил он.

— У тех, кто живет в холодных местах, на лбу поперечные морщины почти с детства. Люди хмурятся на ветру. Говор у вас тоже не Суходольский.

— Неужели? — Он удивился. — А я-то думал, что уже врос в местную среду.

— Ясно, — усмехнулась она, — если до сих пор вам никто не сказал об этом, значит, вы или большой чин в своем деле, или вас просто очень уважают.

— А я думал, что говорю на «о», как все, как вы, например, Анна.

— Говорите, но есть тонкости, которые…

— Так-так-так… рассказывайте. — Теперь мужчина подался вперед. Анна почувствовала сладковатый запах. Ваниль?

— Вы откуда-то из южных областей, — сказала она. — Это все равно, как… — Она хотела сказать, что это как цвет шкуры енота. На Дальнем Востоке и в здешних северных лесах они отличаются оттенком. Но она решила не кидать ему кость.

— Вы не совсем правы, скорее я с запада. Не томитесь гаданием, я из Новополоцка, — сказал он.

— Вот как? Это же Белоруссия. Чем вас заманили сюда? Каким калачом? — Она засмеялась. — Неужели здешние места вам показались более хлебными? Между прочим, — она повела носом, — от вас пахнет ванилью.

— Отличное обоняние, — похвалил он. — Моя дочь, вы ее видели, собрала мне ужин. Она сама любит ванильные пончики. Принесла целую коробку. Вас угостить? — Он быстро повернулся к желтому пакету в углу на полке.

— Нет-нет. — Анна так яростно запротестовала, что он улыбнулся.

— Не хотите портить фигуру, — бросил он.

— Она уже испорчена, — фыркнула Анна, ожидая, что он, как обычно поступают мужчины, запротестует.

Но Сухинин промолчал. Странно, но его молчание она не восприняла как согласие с ней, а иначе. Этот человек скорее всего не считал для себя возможным обсуждать ее внешность. Анне это понравилось.

— Я приехал сюда, потому что мне выпало такое служение, — сказал он. — Я вам говорил.

— Служение, — повторила Анна. — Странное слово. Почему не служба?

— Нет. — Он упрямо потряс круглой головой. — Служение, Анна.

Она скривила губы и промолчала. Потом взглянула на часы. Тридцать пять минут двенадцатого. Соседи по купе не появлялись. Она подняла голову и посмотрела на верхнюю полку над Сухининым. Постель готова, проводница застелила еще до объявления посадки на поезд. Конечно, они ведь едут в вагоне «повышенной комфортности». В это понятие входит застланная постель. Но не для тех, кто спит внизу, они должны потрудиться сами.

— Наши попутчики играют в карты. — Сухинин перехватил ее взгляд.

— Откуда вы знаете?

— Я видел, как тот, что помоложе, клал колоду в нагрудный карман. Придут под утро.

— Почему?

— Играют в покер. — Он усмехнулся.