Книга Серые братья - Том Шервуд

Они закончились скоро, и счастливые, вымытые путешественники сели за стол.

Герцог нахально не сводил глаз со смутившейся до слёз Маргариты. А «помощник судьи», выглянув издали, немо спросил своего хозяина: «ну вот, видите?!» И тот хищным, ликующим взглядом ответил: «о, да!»

Закончив обедать, король отложил приборы и произнёс:

– Пора, наконец, и представиться.

– Не беспокойте себя! - снова отгородился ладонями герцог. - Ваша готовность к этому является надёжным поручительством вашей добропорядочности. У меня так заведено: любой путник, попавший в замок, может воспользоваться гостеприимством, не называя своего имени. Мне живётся свободней, когда я на вопрос властей «кто у меня был?» могу честно ответить: «не знаю».

Король, улыбнувшись, кивнул. А герцог добавил, обернувшись к той стене, в которой был устроен камин (над ним, размером в два человеческих роста, висел щит с ярким сине-белым гербом):

– Я же - напротив, каждому гостю сообщаю своё имя: Кагельберг! Вон, над камином, наш родовой герб.

Все повернули головы, и в том числе и Маргарита (вежливость обязывала), но сквозь слёзы смущения девушка мало что разглядела. Она думала: «вот если бы этот невоспитанный герцог знал, кто сидит перед ним, то он не стал бы рассматривать меня до такой степени смело». Маргарита мысленно подгоняла минутки, мечтая, чтобы обед поскорей завершился. Ей было очень неуютно здесь, в герцогском зале. Этот бесцеремонный, ненужный, с липким и несдерживаемым восхищением взгляд, и ещё невиданных размеров герб над камином - незримо давили, пугали, были необъяснимо зловещими. Дочь короля облегчённо вздохнула, когда слуги убрали последние блюда и стол опустел. «Теперь отец останется здесь для беседы, а мы пойдём в наши комнаты. Как хорошо». Маргарита не знала, что всё хорошее, отпущенное ей в этой жизни, для неё было закончено. Хорошего для неё не осталось больше ни крошки, ни капли.

– Вы необычайно милы, Маргарита! - неожиданно произнёс Кагельберг, без всякой уважительности в голосе, и даже слегка развязно. Повисла длинная и очень неловкая пауза, и герцог, с видимым удовольствием переждав её, добавил нечто уж вовсе немыслимое: - Выходите-ка за меня замуж!

На этот раз пауза не затянулась. Встав из-за стола, принцесса решительно произнесла:

– Благодарю за предложение, уважаемый герцог. Но это решительно невозможно.

– Вы мне отказываете? - герцог, казалось, даже повеселел.

– Понятно и твёрдо.

В это время встал и король. Встал, и едва только произнёс: «Мне думается…», как герцог своим уже знакомым жестом поднял руки:

– Нет-нет, ничего. Я никоим образом не обижен… - и прибавил вдруг оглушившую и раздавившую всех фразу: -… Ваше величество!

Он тоже встал и, не обращая внимания на гостей, вышел из обеденной залы. Не объясняясь и не прощаясь. Просто встал и, напустив на лицо равнодушие, вышел.

Исчезли и слуги. Король, королева и дети остались совершенно одни. Подавленные, молчаливые они пошли в единственно возможном для них направлении: в отведённые им гостевые покои. И там, в покоях, все поняли, что они больше не гости: обе комнаты для прислуги были заняты вооружёнными и облачёнными в латы стражниками.

Пройдя под их пристальными взглядами в дальнюю комнату, король остановился, приблизил всех домашних к себе и обнял.

– Если герцогу известно, кто мы, - сказал он, - то ему известна и назначенная за нас сумма. Теперь он передаст нас в руки моего двоюродного брата. Вот и случилось самое страшное.

Король говорил об очевидном, но он был не прав.

Утром в покои вошли стражники. Короля, королеву и мальчика они оттеснили в спальный альков, а Маргариту, заключив в некое подобие коридора, устроенного из двух параллельно склонённых копий, увели.

Бледная, с замершим сердцем, вошла принцесса в знакомый обеденный зал.

Герцог завтракал. Он жестом пригласил её сесть, и она, секунду помедлив, присела.

– У меня есть к вам предложение, моя милая Маргарита, - сказал он, смуглыми сильными пальцами разрывая истекающего жиром цыплёнка.

– Я вчера уже ответила вам…

И тут Маргарита взглянула на герб над камином - и дико вскрикнула. Щита с гербом там больше не было. На его крюке, в петле из грубой колючей верёвки висела их служанка Луиза. Всё поплыло перед газами принцессы. Отчаянным усилием она вцепилась в край стола. Откуда-то издалека до неё доносился голос хозяина замка:

– О, я помню, что вы ответили. О вчерашнем, принцесса, нет больше и речи. Сейчас я предлагаю вам быть моей наложницей. Рабыней. Вы не должны сметь разговаривать со мной и смотреть на меня. А я буду водить вас за собой на цепи. Живую принцессу. Забавно!

Маргарита, не в силах поверить услышанному, подняла на него взгляд.

– Вам понятен смысл моего предложения? Тогда дайте ответ. Немедленно. Вы согласны стать моей личной рабыней?

«Больше достоинства, Маргарита, - шептала принцесса, с усилием поднимаясь с краешка массивного стула, - больше достоинства…» Встав, она обеими руками оперлась на спинку стула и, пересиливая дрожь и хлынувшие на лицо слёзы, проговорила:

– Вам судья - Бог!…

– Так вы согласны? - уточнил герцог, перестав на секунду жевать.

– Нет…

– Что ж. Я образованный человек, и понимаю, что нет - это нет. Составьте-ка мне компанию. Я после завтрака всегда гуляю в саду. Ну? Вы пойдёте сама, или вас придётся снова вести между копьями?

Прогулка длилась минут двадцать, не больше. Герцог молчал. Они уже возвращались назад, в залу с камином, когда Кагельберг произнёс:

– Вы отдышались, принцесса? Вам полегчало? Я рад. Хочу сделать вам новое предложение. Смысл остаётся прежним - наложница и рабыня. Только не у меня, а у дворовой прислуги. У садовников, конюхов. Как, кстати, зовут вашего младшего брата?

С этими словами он вошёл в арку обеденной залы, и следом вошла Маргарита, но, едва сделав шаг, она рухнула на пол, как застреленная. Лицо её из бледного сделалось совсем восковым, а дыхание - неуловимым. Герцог, рассмеявшись довольным, громким и чистым смехом, перевёл взгляд с упавшей принцессы на крюк, где теперь вместо Луизы висели, тесно соприкасаясь, вчерашние гости молодого герцога: король и его королева.

Слуги очень старались, и спустя четверть часа Маргарита, облитая неоднократно водой, с натёртыми солью висками сидела на прежнем стуле. Её била крупная дрожь, и ей всё время давали нюхать уксус. Наконец, заплетающимся языком, вздрагивая, громко и отрывисто она проговорила:

– Зверь! О, зверь! Зачем вы не предупредили меня? Я согласна! Я на всё была бы согласна!

– Тогда наша игра была бы не столь щекотной, - спокойно пояснил герцог, обнажая ровные зубы в приветливой, доброй улыбке. - А так - нам всем будет что вспомнить!