Книга Охота. Я и военные преступники - Чак Судетич

День святого Вита, Видовдан — на сербохорватском, очень важен для сербов. В Видовдан в 1389 году оттоманские армии победили сербов в битве при Косово. В этот день в 1914 году молодой сербский националист, Таврило Принцип, убил эрцгерцога Франца Фердинанда в Сараево. В этот день в 1921 году сербский король Александр I объявил о принятии злополучной конституции Королевства сербов, хорватов и словенцев, существовавшего в период между двумя мировыми войнами. В Видовдан в 1948 году Сталин объявил о разрыве отношений между советским блоком и коммунистической Югославией Тито. В 1989 году в тот же самый день Слободан Милошевич призвал сотни тысяч сербов освободить место священной Косовской битвы. В этот день в 1990 году Франьо Туджман вывел сербов из себя, обнародовав изменения к конституции Хорватии, согласно которым сербы, проживавшие на территории республики, лишались права голоса.

В Видовдан 2001 года сербское правительство приняло решение отдать Слободана Милошевича под суд. Около 7 часов вечера правительство сделало публичное заявление о том, что Милошевич передается в руки Международного трибунала. Британский полицейский, бывший олимпиец, Кевин Кертис, прибыл в здание правительства, где уже ожидали три вертолета. Через несколько минут туда же в тюремном автобусе привезли Милошевича. Вид вертолетов встревожил его. Он не знал, что сделка, заключенная с Коштуницей, более не имеет силы. Милошевич поднял руку. Он спросил у надзирателя, что происходит. Надзиратель объяснил, что его депортируют в Гаагу. Милошевич был в ярости. Он заявил, что не признает юрисдикции трибунала и не собирается подчиняться этим приказам. Надзиратель передал его Кертису который зачитал Милошевичу его права и провел формальную процедуру ареста.

Милошевич отказался подписывать и принимать любые документы. Офицер службы безопасности обыскал его. Затем этот офицер, Кертис, переводчик и Милошевич сели в вертолет, который вылетел в Боснию и Герцеговину. Он приземлился на военной базе НАТО близ Тузлы. Не обращая внимания на рев двигателя и шум лопастей, Милошевич пытался разговаривать с Кертисом по-английски. Выходя из вертолета в Тузле, он попросил Кертиса бросить ему под ноги платок, чтобы он не ступал на боснийскую землю. Милошевич безуспешно пытался завязать разговор с солдатами, которые его охраняли. Около 10 часов вечера на него надели наручники и приказали хранить молчание. Милошевича посадили на транспортный самолет С-130, который вылетел в Эйндховен, небольшой городок, расположенный восточнее Роттердама. Там его пересадили на голландский вертолет и доставили на посадочную площадку на территории тюрьмы Схевенинген, где ему суждено было остаться до самой смерти.

Все это время я получала поздравления со всех концов света. Приятнее всего было услышать голос Зорана Джинджича и других граждан Сербии. Эти люди серьезно рисковали: они выступили против главы мафии, который управлял их страной и всеми государственными институтами. Поздравлений заслуживал и Колин Пауэлл, поскольку было ясно, что без решительного давления со стороны Вашингтона трибунал никогда не добился бы выдачи Милошевича. Но больше всего тронуло меня письмо генерального секретаря ООН Кофи Аннана.

Впоследствии из достоверного источника я узнала, что вместе с Милошевичем той ночью в Нидерланды прилетел еще один пассажир. Сотрудник федерального министерства внутренних дел обратился в посольство дружественной страны с предложением арестовать Младича. Он заявил, что Младич находится в Белграде или его окрестностях и не располагает надежной защитой. База НАТО в Тузле запросила разрешения доставить еще одну «посылку». Им ответили, что на планирование операции уйдет четыре часа. Время шло. Младич так и не узнал, насколько близок он был к аресту. Все это позволило Воиславу Коштунице жаловаться на то, что выдача Милошевича была незаконной и неконституционной. Невозможность арестовать Младича не повлияла на решение конференции стран-доноров, которая началась в Брюсселе на следующий день после выдачи Милошевича. Югославия получила 1,3 млрд долларов.

Первое слушание дела № IT-99–37-I, «Обвинитель против Слободана Милошевича», заняло всего 12 минут. Оно состоялось утром в первый вторник июля 2001 года. Я надела свою черную прокурорскую мантию и вошла в зал суда. На галереях было полно журналистов и обычных наблюдателей. Вспоминаю, что никак не могла избавиться от образа Милошевича, «балканского мясника», каким его представляли СМИ. Но я увидела полного, высокомерного человека, не обладавшего никакой силой. Впрочем, смотрел он на меня очень враждебно. Английский судья Ричард Мэй, председательствовавший в палате, открыл слушания, сообщив, что Милошевич отказался от защиты. Судья сказал, что процесс будет долгим и сложным, и посоветовал обвиняемому все же пригласить адвоката. Милошевич произнес свою знаменитую фразу: «Я считаю этот трибунал незаконным, а обвинение — ложным. Трибунал не может считаться законным, поскольку его создание не было одобрено Генеральной ассамблеей ООН. Мне не нужен адвокат, чтобы защищаться перед незаконным судом».

Когда судья Мэй спросил Милошевича, хочет ли он, чтобы обвинительное заключение было зачитано в зале суда вслух, Милошевич ответил, что это не его проблема. Я настаивала на том, чтобы заключение было зачитано, но этого не сделали. Наступил исторический момент: впервые глава государства предстал перед международным трибуналом. Зачитывание обвинительного заключения, учитывая то, что заседание напрямую транслировалось по сербскому телевидению, дало бы людям полное представление об обвинениях в адрес человека, который некогда возглавлял их страну. Это стало бы данью уважения всем тем, кто погиб или пострадал во время этнических чисток в Косово в 1999 году. Жертвы военных кампаний в Хорватии и Боснии узнали бы об обвинениях, которые юристы прокурорской службы выдвинули против этого человека.

Затем судья предложил подсудимому сделать заявление о своей виновности или невиновности. Милошевич ответил: «Цель этого суда — незаконно оправдать военные преступления, совершенные силами НАТО в Югославии… Вот почему это ложный, незаконный трибунал…» Судья Мэй объявил, что подсудимый себя виновным не признает, и завершил заседание.

Перед слушаниями я попросила секретаря трибунала, Ханса Хольтхейса, дать мне возможность в течение нескольких минут побеседовать с Милошевичем наедине. Я считала, что должна встретиться со всеми обвиняемыми. По правилам процедуры прокурор имеет право обратиться к обвиняемым с просьбой сотрудничать со следствием. Разговор мог происходить в присутствии адвоката. По соображениям безопасности разговор с Милошевичем состоялся в зале суда после того, как судьи и остальные участники заседания разошлись. В центре зала установили нечто вроде карточного столика. Я села за стол и стала ждать. Трое охранников привели Милошевича. Он смотрел в сторону, чтобы не встречаться со мной глазами. Я сообщила, что являюсь главным прокурором трибунала, объяснила правила процедуры и сказала о том, что имею право провести допрос. «Я готова провести допрос немедленно, — сказала я, — потому что вам есть, что сказать».

Милошевич посмотрел мне в глаза. Он пытался произвести на меня впечатление, перехватить инициативу в разговоре. Он все еще считал себя президентом, главой государства, главнокомандующим, capo dei capi.[18]Ему казалось, что он согласился принять меня только потому, что не мог этого избежать. На чистом английском он ответил: «Я прекрасно знаю процедуру и могу отказаться отвечать на ваши вопросы». Я выпрямилась и не стала отвечать. Милошевич отвернулся и заговорил по-сербски. Он снова повторил свои обвинения в адрес трибунала и прокурорской службы. Милошевич сильно возбудился, его голос звенел от ярости. Он казался полным сил и энергии. Но все же он больше не был тем человеком, обаяние, спокойствие и уверенность которого долгое время обманывали дипломатов и политических лидеров. Более всего он напоминал мне избалованного ребенка, чьи капризы уже начинают раздражать…