Книга Ленин. Соблазнение России - Леонид Млечин

«Наши руководящие центры ведут непримиримую, разлагающую борьбу против всех, особенно пролетариев, позволяющих себе иметь свое суждение, и за высказывание его в партийной среде применяют всяческие репрессивные меры…

Опека и давление бюрократии доходят до того, что членам партии предписывается под угрозой исключения и других репрессивных мер избирать не тех, кого хотят сами коммунисты, а тех, кого хотят интригующие верхушки. Такие меры работы приводят к карьеризму, интриганству и лакейству…».

Из подписавших письмо у Александры Коллонтай был самым большой партийный стаж — с 1898 года. Исполком Коминтерна не признал эту жалобу правильной и призвал оппозицию к дисциплинированной работе в рядах партии. В передовой статье «Правды» оппозиционеров призывали «положить конец игре» и подчиниться решениям партии.

XI съезд осудил заявление и предупредил Шляпникова и Коллонтай, что если они продолжат антипартийную деятельность, то будут исключены из партии.

Коллонитай понимала: в большую политику ей хода нет. Ленин ее не любит — она дважды вставала к нему в оппозицию. Чувствуя, что ей нужно вырваться из этой жизни, она попросилась на загранработу. Она знает иностранные языки, жила за границей, у нее много видных знакомых за рубежом. Но в Исполкоме Коминтерна хозяин — Григорий Зиновьев, старый друг и соратник Ленина. К тому же в Коминтерне есть своя гранд-дама — жена Зиновьева Зинаида Ионовна Лилина.

Коллонтай обратилась за помощью к новому генеральному секретарю ЦК партии Сталину, с которым у нее сложились неплохие отношения. Сталин нуждался в сторонниках и благожелательно отнесся к просьбе Коллонтай, все еще очень популярной в стране. Осенью 1922 года ее отправили советником в полпредство в Норвегии.

По дороге она записывала в дневнике:

«Грустно мне сознавать, что я уже не вернусь на свою любимую работу среди трудящихся женщин, что порвутся дорогие мне связи с тысячами советских гражданок, которые встречали меня возгласами энтузиазма: “Вот она, наша Коллонтай!” Ну вот я и на территории капиталистической Финляндии с ее духом белогвардейщины. За стеной полпредства враждебный нам мир… Первое, что я сделала, — это купила себе две пары туфелек, такие легкие, красивые и по ноге».

Когда-то молодая революционерка Александра Коллонтай, направлявшаяся на пароходе в Америку, чтобы агитировать американцев за социализм, гневно писала:

«Ненавижу этих сытых, праздных, самовлюбленных пассажиров первого класса! Таких чужих по духу! Ненавижу эту бестолковую, праздную жизнь, убивание времени на еду, пустую болтовню, какие-то маскарады, концерты».

Прошли годы, и Коллонтай откровенно наслаждалась комфортом на шведском пароходе:

«Длинный, во всю столовую каюту стол, уставленный закусками. Целые пирамиды разных сортов шведского хлеба, селедки со всякими приправами, блюда горячего отварного картофеля, покрытого салфеткой, чтобы не остыл, копченая оленина, соленая ярко-красная лососина, окорок копченый и окорок отварной с горошком, тонкие ломтики холодного ростбифа, а рядом сковорода с горячими круглыми биточками, креветки, таких крупных нет и в Нормандии, блюда с холодными рябчиками, паштеты из дичи, целая шеренга сыров на всякие вкусы, к ним галеты и на стеклянной подставке шарики замороженного сливочного масла.

И за все эти яства единая цена за завтрак, ешь сколько хочешь. Если блюда на столе опустеют, их пополняют. Таков обычай в Швеции».

Отправившись на работу за границу, Коллонтай захлопнула за собой дверь в прошлую жизнь. Но оторваться от Дыбенко оказалось не так просто. Она делилась с ближайшей подругой:

«Мой муж стал засыпать меня телеграммами и письмами, полными жалоб на свое душевное одиночество, что я несправедливо порвала с ним, что случайная ошибка, “мимолетная связь” не может, не должна повлиять на чувства глубокой привязанности и товарищества…

Письма были такие нежные, трогательные, что я уже начала сомневаться в правильности своего решения разойтись с Павлом. И вот явилась моя секретарша. Она рассказала, что Павел вовсе не одинок. Когда его корпус перевели из Одесского округа в Могилев, он захватил с собою “красивую девушку”, и она там живет у него… Павел заказал на мое имя и будто бы по моему поручению всякого рода женского барахла — сапоги, белье, шелковый отрез и бог знает что еще. Все это для “красивой девушки” под прикрытием имени Коллонтай.

Я возмутилась и написала письмо в ЦК партии, прося их не связывать моего имени с именем Павла, мы с ним в разводе де-факто. Я ни в чем не нуждаюсь, никаких заказов не делала и впредь делать не стану. Пусть Павел поплатится».

И все-таки Дыбенко с разрешения Сталина приехал к ней в Норвегию повидаться. Норвежское правительство не хотело давать ему визу. Заведующий протокольной частью МИД жаловался Коллонтай, что приезд ее мужа вызовет массу непреодолимых трудностей:

— Вы первая в мире женщина-дипломат, и это уже создает ряд неразрешимых и не установленных по этикету задач. А тут еще приедет ваш супруг. Как мы будем сажать его во время приемов, с кем знакомить, кто идет перед ним, кто за ним?

Коллонтай уверила дипломата, что Дыбенко на приемы и светские рауты ходить не станет и пробудет максимум один месяц. Они не выдержали вместе и трех недель. Склеить разбитое не удалось:

«С уходящей почтой написала Сталину, что оповещаю партию, что прошу больше не смешивать имен Коллонтай и Дыбенко. Трехнедельное его пребывание здесь окончательно и бесповоротно убедило меня, что наши пути разошлись. Наш брак не был зарегистрирован, так что всякие формальности излишни. В конце письма я горячо поблагодарила Иосифа Виссарионовича за все, что он сделал для меня, чтобы вывести меня из личного тупика жизни и за всегда чуткое отношение к товарищам».

На самом деле она не могла забыть Павла Ефимовича. Иногда писала ему письма, но никогда их не отправляла. Приезжая по делам в Москву, часто встречала Дыбенко, занимавшего крупные посты в армии:

«Он рассказал, что Сталин созвал на вечер комсостав. После ужина Сталин неожиданно спросил:

— А скажи-ка мне, Дыбенко, почему ты разошелся с Коллонтай? Большую глупость сделал.

— Это ты, товарищ Коллонтай, виновата, — упрекнул меня Дыбенко. — Зачем ты меня на другой женила? Это ты все сделала. Почему ты послала мне вслед телеграмму в Гельсингфорс?

Мне смешно стало от его слов, я уже не помню, что я ему телеграфировала в двадцать третьем году, вероятно, советовала жениться поскорее… А тут еще странная встреча с бывшей женой Павла Дыбенко. Они уже разошлись, и она теперь жена какого-то высокопоставленного красного командира. Она пополнела и потому подурнела. Неужели я из-за нее столько ночей не спала?»

Александра Михайловна нашла в себе силы вырвать старую любовь из сердца. Характеру ее можно было только позавидовать. В письме советовала подруге:

«Надо иметь дух себе самой признаться: в нашем возрасте влюбленности к нам быть не может. Есть многое другое, что привязывает мужчин к нам: вспышка-тяготение, удобство (мы умеем создавать комфорт и удобство), польщенное самолюбие и т. д. Но все же это не любовь, не та любовь, какую мы получали, когда были в юном возрасте.