Книга Очень женская проза - Виктория Беляева

Они ехали бесцельно по загородной дороге.

– А здесь ты собирала цветы, – сказал он вдруг, притормозив у ничем не приметной поляны, – когда я тебя увез с той гулянки, помнишь? Первое свидание не на людях. Помнишь?

– Олег, – Юля глядела на него почти с ужасом, – зачем выбирать-то? Ведь есть и любимая, и любящая, ведь так все просто… Ведь не повторится такое уже, Олежек, милый…

Потом он был пьян и кричал, что боится ее, что она найдет себе крутого, при галстуке. Этот предполагаемый галстук злил его больше всего. Она его бросит, а жена, безмозглая курица, всю жизнь будет в рот ему глядеть, любить и жалеть будет. Он кричал, Юля плакала и кричала тоже, сама не понимая – что она кричит и для чего. Димка проснулся, вышел из своей комнаты и долго молча на них смотрел.

– Что случилось?

– Ничего особенного. – Юля стирала с лица остатки размазанной туши. – Олег уезжает, только и всего.

– Надолго? – поинтересовался сын, и ее кольнула враждебность, с которой прозвучал голос. Димка обожал Олега, они могли часами возиться с конструктором, смотреть автогонки и футбол, драться диванными подушками. Рекламные картинки из счастливой семейной жизни.

– Ты понимаешь, какое дело… – начал Олег, но Юля прервала его:

– Навсегда.

Была еще безумная надежда, что Димка расплачется, кинется Олегу на шею, и тот не сможет, не посмеет их бросить. Ведь любит же он их, ведь когда Димка болел – звонил среди ночи, спрашивал придушенным шепотом, не привезти ли чего из лекарств. Ведь ходил же разбираться к соседу, наоравшему на ребенка за какие-то окурки в подъезде. А ребенку девять только, розовый, большеглазый, спит до сих пор с плюшевым зайцем, какие, к черту, окурки… А ты ему кто, вообще? – защищался сосед. Отец я ему. Ведь было же все это, было…

– Навсегда? – переспросил Димка спокойно.

Олег молчал. Юля хлюпала носом в углу дивана. Димка подошел, присел на корточки, заглядывая ей в лицо.

– Ты не плачь. Тоже мне, есть о чем плакать… Ну и пусть, мы и без него обойдемся. Ну чего ты сидишь? – заорал он вдруг истеричным, дурным голосом, так что задергалось все лицо. – Проваливай! Она каждый день из-за тебя плачет, проваливай! Уходи, уходи! Мама, ну что ты молчишь, пусть он уходит, скажи ты ему!..

Он кричал и размахивал руками, сжатыми в кулаки – сколько в них было ненависти! – и топал ногой – босой, на холодном линолеуме. Мокрое, красное, невозможное лицо у сына.

Юля не слышала, как ушел Олег. Она укачивала Димку, такого уже тяжелого, рослого, взъерошенного, некрасивого от слез. Испуганно совала ему стаканчик с валерьянкой, его зубы стучали о стеклянный край. Он долго еще всхлипывал – так горько, как могут только дети, и все шептал что-то обессиленно, беззвучно и яростно.

Как написать об этом Стасе? Ушел-пришел, изначально дурацкий роман с женатиком. Безо всяких шансов. Он уедет на днях, и не дай Бог встретиться с ним до этого. Тетя Рита уверяет, что все уляжется, надо только время, что у нее есть Димка, что это счастье. Кому, как не тете Рите, верить – она все это знает, все прошла и считает, что все истории пишутся по одному шаблону.

«Тера, дорогая! Я думаю, Стася тебе рассказывала про Юлю, что она встречалась с неким Олегом. Если нет – пусть расскажет. У Юлечки сейчас ужасный период. Он все это время позволял ей надеяться, а потом взял да и уехал с семьей в другой город. И я теперь с ума схожу, на нее глядя. Я знаю, что тебе она тоже почти как дочь, что ты ее любишь. Я подумала – может быть, устроить так, чтобы она нынешним летом приехала к вам погостить? Кто знает, может быть, с кем-то познакомится. Она еще очень молодая, обаятельная, ей надо помочь устроиться. Тера, я все подсчитала – Димку я могу оставить на это время у себя…»

Тетя Рита действительно все подсчитала – и цены на билеты, и сколько Юля сможет отложить от зарплаты, а сколько занять. Кому, как не тете Рите, знать, чем лечится несчастная любовь. Перемена места, новые знакомства (но это чуть позже), а главное – время, время…

Вылечило же время ее, когда бросил любимый, бросил и уехал в чужие земли Гриша Ройзман, умница и красавец, ради детей, ради жены, ради будущих внуков, уехал от нее Гриша, муж Теры Ройзман, Ритиной сестры.

Мартовские следы

Я вновь оказалась в Березовом шесть лет спустя после проведенного там странного месяца марта.

Снова был март. Гораздо более ветреный и холодный, чем тогда. Но почти тотчас после того, как я, бросив сумку в номере, вышла на веранду, мне навстречу рванулся памятный ветер – мокрый, соленый, вольный, – словно вот за этой голой рощицей, за бурым полем в клочьях позднего серого снега мощно и ровно бьется море. Но никакого моря нет, есть речка, что летом, должно быть, мелкая и невзрачная, а по весне разливается неукротимо.

Шесть лет назад, на двадцать третьем году жизни и на четвертом курсе института, я неудачно собралась замуж. Мальчик, на мой тогдашний взгляд, был довольно мил, но семья моя отреагировала на событие своеобразно и оперативно: мне взяли путевку в немыслимую глушь, в почти потустороннее Березовое, собрали сумку и посадили на поезд.

В сущности, препятствие было плевое: четыре часа поездом от дома, я отсутствовала меньше месяца, – но нехитрая родительская уловка удалась. Вернувшись домой, я не вышла замуж…

Перила террасы влажные, облупившаяся темно-вишневая краска обнаруживает под собой последовательные наслоения розовой, зеленой, небесно-голубой… Разорались неподалеку вороны, взрезав хрустальную тишину воздуха, погомонили и успокоились. Вновь осела на голые ветви пугливая тишина.

Древние, досками обшитые корпуса пансионата сиротками жмутся друг к другу. В пятистах метрах бурно достраиваются совсем другие здания – с огромными окнами, с роскошной отделкой, с подземными гаражами и бог знает чем еще. Через пару месяцев туда приедут молодые энергичные люди, заботящиеся о своем здоровье и после тяжкой работы жаждущие погрузиться в комфортабельную тишь и глушь.

А старенький деревянный пансионат доживает свои последние дни. Он нищенствует и рассыпается на глазах, и тихо, как тени, бродят вокруг него немногочисленные обитатели – нищие, старые, одинокие люди.

Их немного было и в прошлый раз – пожилые женщины, непонятно что приехавшие искать в этом глухом и унылом месте. Может быть, они устали от своих семей, от работы, от летних потных курортов и неухоженных дач. Может, им просто некуда было себя девать в мокром ветреном марте.

Прошлый приезд… В первый же вечер я отправилась погулять. Было уже темно, густая грязь на дорожках чуть подмерзла.

Нет для меня ничего умильного в среднерусском пейзаже, полном золота и ядовитой зелени пригорюнившихся березок, или аккуратно застеленном снегом – с непременным вкраплением хвойных пород, с пухлыми подлокотниками на ветках елок. Но почему-то не меньше, чем эмигрантке, сводят мне душу эти голые, бестолково мятущиеся ветки на графитовом небе весеннего вечера, голые дороги с круто замешенной грязью, сырая, дышащая земля, где вытаяли из-под снега прозрачные, ветхие, как ископаемое полотно, прошлогодние листья…