Книга Мадам - Джаннетт Энджелл

В шестидесятые на волне интереса к фольклору бытовала одна песенка, которую, как я помню, любила напевать моя мама, намыливая мои длинные спутанные рыжие волосы субботним вечером:

Вот лужа виски на полу,

Споткнулся пьяный о порог,

Но я скажу тебе, сынок:

Не улыбайся, дорогой,

Нам просто повезло чуть-чуть,

Что там лежим не мы с тобой,

Не ты, не я, не мы с тобой.

Не уверена, понимала ли мама весь смысл этой песенки. Если она и сочувствовала кому-то, то не смела выразить это в открытую, в ее круге это было не принято, но меня эта шуточная песенка кое-чему научила. То, что мы с ними по разные стороны телефонной линии, еще не значит, что я лучше, умнее или круче, чем мои клиенты.

Возможно, у них сейчас все в жизни вверх дном, но ведь у меня самой такое бывало, так разве кто-то из нас может заявить, что круче другого?

В конечном счете все мы одинаковые. Дорога к счастью проходит через сострадание — сегодня я в это верю и понимаю, что у каждого человека в любой момент может начаться черная полоса, но даже если мы и не рухнем вниз после взлета, мы все равно ничем не лучше остальных.

* * *

Я любовалась искусством востока в галерее на Ньюбери-стрит и вдруг, завернув за угол, увидела фарфоровую вазу эпохи Мин, на которую был направлен яркий свет, а в нос ударил сильный запах полироли. Какое-то смутное ощущение вертелось практически на кончике языка, но я не могла вспомнить… Ваза и полироль… И тут я все вспомнила.

Вспомнила, как стояла в коридоре нашего дома на Саут-Бэттери-стрит рядом со столом, вдыхая запах полироли. Наверное, домработница натирала в то утро мебель. Я вдыхала едкий запах и прислушивалась к бормотанию за дверью. Умирал мой папа.

Он умирал и просил привести меня. Да, это я уже вспомнила… Но было что-то еще. Я прищурилась, глядя на вазу… Что-то связанное с вазой…

Я стою в коридоре, все остальные уходят. Доктор все еще что-то вещает маме приглушенным обеспокоенным голосом, а за ними следуют двое мужчин в деловых костюмах. Взрослые, как обычно, не обращают на меня внимания.

Двери в спальню закрыты. Мне хочется зайти внутрь, словно я чувствую, что что-то происходит именно в этот момент, и при виде запертых дверей у меня сердце разрывается на части, меня словно кто-то подталкивает… Я делаю шаг, берусь за ручку… Она сделана из стекла… И в тот момент, когда я до нее дотрагиваюсь, раздается голос матери:

— Эбби, спускайся!

Я отдергиваю руку так быстро, словно обожглась.

— Иду, мама! — кричу я и не двигаюсь.

— Эбби, ты слышишь меня, детка? Спускайся немедленно!

Я стою в коридоре, замерев в нерешительности и не спуская глаз с двери. За ней мой папочка, и если я открою дверь, то он захочет меня видеть. Если я открою дверь, то мне не придется больше быть сильной, я смогу плакать и плакать без конца, а папа мне слова не скажет, потому что ему так же, как и мне, грустно от того, что он умирает и оставляет меня. Я просто знаю, что это так. Папе наплевать, что они не разрешили мне войти. Папа скажет…

— Эбигейл!

— Да, мамочка! — Я вздрагиваю и отворачиваюсь от двери в последний раз. На столе стоит ваза. Дорогая, нет, даже бесценная. Меня всегда учили, что вещи играют очень важную роль в нашей жизни.

Я поднимаю вазу и изо всех сил швыряю об пол.

Глава двадцать первая

Проработав почти десять лет «мадам», я начала задумываться о будущем. Ну, не о будущем мира, а о своем будущем.

Я пользовалась популярностью. Меня все знали. В «Бостон мэгазин» даже напечатали статью обо мне. Разумеется, не об Эбби. Эбби оставалась моим секретом. Статья была посвящена Персику и описывала меня как Персика.

Бармены в самых модных клубах знали меня по имени. Я много зарабатывала, была независима и счастлива. Ну, я хочу сказать, что должна была быть счастлива при такой жизни.

Зато Бенджамен счастлив не был, о чем вполне ясно высказался.

— Слушай, Эбби, я тут думаю организовать собственную мастерскую с парнем из нашего училища. После окончания, разумеется. Откроем свое дело где-нибудь в Калифорнии.

Калифорния. Я ощутила приступ паники, даже под ложечкой засосало.

— А почему не здесь?

Бенджамен пожал плечами.

— Ну, он оттуда родом, кроме того, там полно работы. Дома в викторианском стиле в Сан-Франциско и все такое…

Поскольку я перепугалась, то моей первой реакцией было напустить на себя важный вид и настаивать на своем. Когда я читаю нотации, со мной противно иметь дело, но я начинаю капать на мозги, только когда чего-то боюсь.

— Какая чушь! На востоке тоже навалом работы для реставраторов. Здесь есть здания и постарее.

Он едва удостоил меня взглядом. Мы завтракали в «Свиссотель» на Лафайет-Плейс. Бенджамен развернул газету рядом с круассаном и стаканом свежевыжатого апельсинового сока и уделял ей столько же внимания, сколько и мне.

— Не знаю почему, но там работы больше, — буркнул он, изучая заголовки. — Кроме того, у этого парня куча полезных знакомств где-то в Морро-Бэй.

Я свернула салфетку и положила ее на колени.

— А как же я?

Он медленно сложил газету, сделал глоток кофе, откинулся на спинку стула и наконец посмотрел на меня:

— Что ты имеешь в виду?

— А как же я? Как же мы? — Я едва не переходила на визг.

Бенджамен задумался на минуту, а потом сказал:

— Я не уверен, что есть «мы», Эбби. Есть ты и я, когда ты хочешь, чтобы я был рядом. Какое-то время меня все устраивало, и это было здорово, не пойми меня неправильно, но я уже готов вырасти.

— О чем ты? — Вообще-то я знала, о чем он. — Ведь это ты всегда решаешь, когда прийти и когда уйти. Это ты не хочешь переехать ко мне.

Бенджамен улыбнулся, но в его улыбке не чувствовалось особой теплоты.

— Я могу решать что-то в тех рамках, куда ты меня сама загнала, — сказал он. — Посмотри правде в глаза, Эбби. Я нужен тебе, когда никого больше нет рядом. А не тогда, когда квартира полна твоих поклонников. Когда тебе грустно, одиноко или тебя мучает похмелье, я тебе нужен. В остальное время вполне достаточно Сиддхартхи и Соблазна. Остальное время ты проводишь с более важными людьми.

— Неправда! Ты для меня и есть самый важный человек! — Я не осознавала, что это так до этой самой минуты.

— Докажи. — Голос Бенджамена звучал холодно и бесстрастно. Таким тоном он мог бы обсуждать один из заголовков в газете.

— Каким образом? — Я снова встала на дыбы. — Я не собираюсь переезжать с тобой в Калифорнию!!!

Бенджамен быстро огляделся, и я поняла, что произнесла последнюю фразу слишком громко и резко, возможно, даже потеряла контроль над собой.