Книга Невесты и куртизанки - Шейла Бишоп

– Когда стало известно, что Ада жива, я потребовал нижайших извинений от редактора «Кроникл» и от их корреспондента в Девоншире. В настоящее время я составляю господину Октавию очень строгое письмо. Если получу удовлетворяющий меня ответ, я замну дело. Наверное, в течение последней недели ему было очень несладко: он не знал, будет ли раскрыта его тайна, и, надеюсь, это послужит ему уроком. Нет смысла травмировать приходского священника.

– Нет, иначе он, бедняга, будет убит горем!

– Когда Тейви делает что-то, раздражающее отца, тот вспоминает Давида и Авессалома, а это невыносимо! Кроме того, я не могу преследовать этого глупого мальчишку, когда сама Ада останется безнаказанной.

Каролина заметила, что у него свои понятия о справедливости, чего и следовало ожидать. Забыв об Октавии, она заговорила об Аде, которая интересовала ее гораздо больше.

– Почему вы, в конце концов, решили, что она в Лондоне? Что заставило вас передумать?

– Вы.

– Я? Но я… не понимаю…

– В тот день на ферме вы удивились, когда я сказал, что никогда не видел Аду. До тех пор я почему-то предполагал, не придавая этому особого значения, что обязательно узнаю ее, если увижу. Я знал, что она темнее своих сестер, но, несмотря на это, был убежден, что она очень на них похожа – ведь все четыре сестры похожи друг на друга как две капли воды. Даже когда вы убеждали меня, что Ада не выходила с территории Хойл-Парка, я продолжал думать о молодой женщине, замешанной в деле, и не получил подтверждения ни от кого, кроме человека, выдававшего себя за ее мужа. С тех пор все пошло легко.

– Неудивительно, что вам совершенно не хотелось быть арестованным именно по этому делу!

– Это было бы роковым событием. Избавившись от Ричмонда, я тотчас же нанес визит миссис Харпер и удостоверился в том, что моя новая теория удовлетворяет меня по времени и месту событий. Тогда я немедленно отправился в Лондон к мистеру Парминтеру, а от него прямо в «Балдок и Скроггс», но было слишком поздно. На следующий день после моего визита Финч уволился из конторы и съехал с квартиры. Я еще сильнее утвердился во мнении, что девушка, которую он выдавал за свою жену, и есть Ада Гейни, особенно после того, как люди в конторе заверили меня, что Финч не женат. Один из них считал, что он собирается попытать счастья на континенте, и должен сказать, при этой новости внутри у меня все оборвалось. Ведь если бы они уехали за границу, у меня не осталось бы шансов опровергнуть слухи, будто я каким-то образом избавился от Ады. Даже несмотря на то, что тело так и не нашли. Мне оставалось только надеяться, что Гилберт с Адой скрылись, испугавшись моего визита (что казалось разумным), но еще не покинули страну. Я посоветовался с Парминтером, и мы отправились на поиски.

– Неужели вы надеялись найти их в таком большом городе, как Лондон? Задача кажется неразрешимой, и я не представляю, как вы с ней справились?

– У нас была одна соломинка, за которую мы зацепились. Если Гилберт с Адой до сих пор еще не уехали за границу, то, наверное, лишь потому, что ждали рейса определенного судна. Значит, им пришлось искать информацию о дате и месте отплытия. Мы навели справки у владельцев виноторговых и других судов, разговаривали с транспортными агентами, обследовали все придорожные гостиницы. Между Сити и портом курсируют около тридцати экипажей, и любой, кто посещает такое место, может получить полную информацию о расписании судов. Во вторник утром младший клерк Парминтера обнаружил пару, назвавшуюся мистером и миссис Филд, которая до мельчайших подробностей отвечала описанию Гилберта и Ады. Мы с Парминтером решили немедленно с ними встретиться, но никто из нас не знал Аду Гейни в лицо, и, если бы молодая женщина заявила, что она не та, кого мы ищем, вряд ли мы смогли бы ей противоречить. Нам нужен был свидетель, способный узнать Аду. Привлекать Джека или кого-нибудь из Гейни мы не хотели. Идеальной кандидатурой на эту роль были вы! Парминтер возражал против привлечения вас к столь безнадежному делу, и он по-своему был прав.

– Я ни за что не отказалась бы от подобного предложения, – возразила Каролина. – Самое невероятное разрешение тайны! И мне невольно нравятся малышка Ада и ее Гилберт, несмотря на неприятности, которые они нам создали. Что теперь с ними будет?

– Они поженятся до отплытия по специальному разрешению и с благословения ее родных. Я вчера возил Аду на Маунт-стрит и стал свидетелем настоящей оргии объятий, поцелуев и восторженных криков. Похоже, она больше не испытывает к ним ненависти.

– Вы сами отвезли ее туда?

– Я не представлял, кто еще мог сделать это! Мне казалось, что перед отъездом из страны ей обязательно нужно помириться с матерью и Эстер.

– Вы считаете, они заслужили такую заботу? – с сомнением спросила Каролина. – Я не собираюсь осуждать женщину, которая живет так, как ей хочется, но толкать собственную дочь и младшую сестру на путь проституции может только полностью развратный человек!

– Гейни не развратны, – возразил Фрэнсис. – Они, как и большинство из нас, слишком сильно зависят от обстоятельств, и любое нарушение привычного уклада для них полностью неприемлемо. Они желают Аде добра так, как его понимают, и, хотя не могут служить образцом женской добродетели, все члены этой семьи любят друг друга.

Каролина подумала, сколько искренней доброты и великодушия скрывается за его иногда странным поведением и грубыми манерами. Он заставил ее устыдиться собственных строгих суждений. Между ними на короткое время повисла тишина. Она услышала все, что он собирался сказать. Вскоре Фрэнсис встанет и уйдет, и тогда мир для нее потухнет.

– Как лорд Элтем? – спросила она. – Боюсь, он, наверное, очень несчастен?

– Да, несчастен. Бедняга Джек. Однако он придет в себя. – Помолчав, Фрэнсис добавил: – Не сочтите это за бессердечное равнодушие с моей стороны. Я действительно хотел сказать именно это. Джек придет в себя, потому что у него от природы хороший характер, который спасет его от жалости к себе и всевозможных мук уязвленной гордости. До сих пор я никогда не ценил особенно высоко его человеческие качества, но вижу, что в подобной ситуации он повел себя гораздо лучше, чем я.

Намек был безошибочен.

– Вы говорите о вашей помолвке с Лавинией? – спросила она. – Но я не понимаю, почему вы должны упрекать себя, если учесть, как благородно вы защитили ее репутацию в ущерб своей!

– Я вовсе не был благороден в тот день у реки, когда чуть не убил Альфреда Пайка. Она рассказывала вам об этом? Это был отвратительный эпизод, и я им не горжусь. – Он ненадолго задумался, затем продолжил: – Теперь я даже не припомню, каково испытывать подобный гнев. Каким глупцом я был, сходя с ума по Лавинии!

– Вы не были бы счастливы вместе; вы вовсе не подходите друг другу.

– Тогда меня никто не мог в этом убедить… Если бы вы тогда были молодой женщиной нашего возраста, дорогая, а не маленькой девочкой в шляпке, защищающей от солнца… тогда я, возможно, сразу понял бы, что буду любить вас больше, чем вашу сестру!