Книга Дело Нины С. - Мария Нуровская

Ежи рассказывал мне о происшествии, которое случилось с ними на Сицилии. Ика взобралась на бронзовую скульптуру коня, вставшего на дыбы. Уселась в седло, а он подал ей самого младшего ребенка, в ту пору трехлетнего. Вдруг его жена потеряла равновесие и упала на землю, не выпуская, однако, из объятий дочку. С ребенком все обошлось, а мать разбила голову и, мало того, потеряла сознание.

– Представляешь себе, – говорил Ежи, – я несу ее на руках, дети цепляются за брюки, плачут…

Тогда он один-единственный раз подумал, что все-таки что-то питает к своей жене. А обычно упорно твердил, что никогда не любил ее, что она очень его добивалась, а потом появился ребенок, и не было другого выхода, ему пришлось жениться. Но, наверное, он не был до конца искренен, что-то его с ней связывало – быть может, чувство отвергнутого, которое часто путают с любовью.

Ика сразу же после свадьбы из перспективного юриста превратилась в неряшливую жену, она целый день ходила в халате; возвращаясь домой, Ежи заставал чудовищный беспорядок, в мойке грязная посуда и слоняющиеся по квартире сопливые дети.

К нему самому Ика относилась как к предмету меблировки, который в таком антураже становился ненужным, даже мешал. Когда он, усталый после рабочего дня, ложился на диван, его дочерям это преподносилось так: отец ничего не делает, только валяется на диване.

Старшая дочь Ежи выходит из кухни, останавливается лишь на секунду, окидывает меня взглядом, затем без слов взбегает по лестнице и исчезает наверху. Она почти точная копия своей матери, маленькая, с треугольным кукольным личиком. Трудно поверить, что в следующем году она заканчивает школу.

Спустя минуту появляется ее отец:

– К сожалению, чая нет, есть кофе, будешь?

– Нет, спасибо, дай, пожалуйста, минеральной воды.

– Воды тоже нет, – сообщает он немного смущенно, – есть кофе.

– Нет, спасибо.

Он обнимает меня, садясь рядом на канареечный диван:

– Вы познакомились с Олей?

– В некотором смысле, – отвечаю я и добавляю: – Может, мне не следует сюда приходить?

– Почему?

– Она, вероятно, догадывается, что между нами что-то есть.

– Но это не повод, чтобы капризничать, – строго замечает он.

Раздается звонок. Это Джулин. Мы радушно приветствуем друг друга. Познакомились мы раньше, она подошла к нашему стенду на Франкфуртской книжной ярмарке, когда я раздавала автографы. Джулин расцеловывает меня.

Ежи предлагает ей кофе. Она просит чаю. Если нетрудно, добавляет она.

– Нет проблем, – отвечает он неуверенно, – только… чай, наверное, кончился.

– Тогда можно минеральной воды, – легко соглашается актриса.

Ежи отвечает молчанием. Мы начинаем разговор о фильме, о возможностях его съемки.

– С твоим лицом ты идеально подходишь на эту роль, – говорю я. Сверху доносится шум, как будто кто-то опрокидывает мебель, затем гул шагов на лестнице.

Вниз сбегает дочь Ежи, пересекает салон, словно нас там вообще нет, и выходит из дома, громко хлопнув дверью.

Джулин в полном недоумении.

– Ох уж эта нынешняя молодежь, – старается спасти положение Ежи.

Мне его жаль, но жаль также и себя, потому что я осознаю, что полюбила мужчину, обремененного прошлым, и это может означать трудное начало нашей совместной жизни.

Когда он везет меня в аэропорт, мы разговариваем.

– Во всем виновата Ика, – говорит он, – она подорвала мой авторитет в глазах детей, и ты видишь, каков результат, они ни во что меня не ставят. У них сформирован образ отца-растяпы, который не умеет ни забить гвоздь, ни починить кран, а первый жених их матери умел – был, кажется, сантехником. Ика хотела бы, чтобы я и семью содержал, и одновременно все делал по дому, включая мытье посуды.

«И окон», – добавляю я про себя.

Как это было давно. Я уже не помню себя ту, такую безумно счастливую. Я сидела в самолете, который уносил меня в Польшу, и готова была перецеловать всех вокруг и рассказать им, что со мной случилось. Я получила подарок от Бога. Этим подарком был мужчина, и этому мужчине я хотела бросить к ногам весь мир. Я хотела поделиться с ним всем, что имела, сию же минуту, немедленно. И это был первородный грех нашего союза, потому что я нарушала установленный порядок вещей. Это мужчина обычно бросал к ногам женщины весь мир, это мужчина одаривал и делился всем, что у него было, со своей избранницей. Так было испокон веку, с того времени, когда пещерный человек притащил первую добычу.

Что он задумал, этот комиссар? Я полагала, что уже никто и ничто не сможет причинить мне зла, столько ведь всего уже произошло, но он явно дает мне понять, что подозревает моих дочерей. Может, захочет обвинить их в соучастии в преступлении? Конечно, сперва ему пришлось бы это доказать, но они могут начать путаться в показаниях, ведь Габи растерялась в суде, когда слушалось дело о моей собственности, а уж что говорить сейчас, когда речь идет о смерти человека. А Лилька… я не могу о ней думать без боли в сердце. Ее мне больше всего недостает, я бы хотела ей возместить всю ту нежность, которую она недополучила в детстве.

В начале апреля Ежи прилетел в Варшаву, и мы сразу же, на следующее утро, поехали на моей машине в Карвенские Болота. Эти десять дней, наверное, были самыми прекрасными в моей жизни. Мы ходили на долгие прогулки вдоль берега моря, ели рыбу и пили вино в маленьком ресторанчике в Кроковой, возле восстанавливаемого замка. Я даже огорчалась, что пишу о его развалинах, ведь, прежде чем я закончу книгу, он будет уже стоять во всем своем великолепии.

У меня появилась новая героиня, я назвала ее Марианной. Я наткнулась в Интернете на историю немецкой монахини, которая руководила полевым роддомом в Заире и, к сожалению, умерла, заразившись от одной из пациенток СПИДом. Меня заинтересовал ее конфликт с папой Римским Иоанном Павлом Вторым относительно применения противозачаточных средств.

Несколько часов в день я работала. Ежи в это время просматривал польскую прессу, он соскучился по ней, поэтому мы выкупали половину газетного киоска, а по вечерам я зачитывала ему то, что мне удалось написать.

– Тема необычная, и ты прекрасно все описываешь, – говорил он. – Откуда ты, черт побери, знаешь, что происходит в душе у двух старых немок?

Как-то раз ему на сотовый позвонила жена, речь шла о налоге, не заплаченном с тех времен, когда они совместно управляли в Белостоке фирмой, кажется торговавшей запчастями для автомобилей. Я слушала, как он с ней разговаривает – голосом, полным доброжелательности, – и думала, что он ничего ей не сказал обо мне, потому что тогда разговор проходил бы иначе.

– Какая у вас погода? – спросил он наконец. – Здесь хорошо. Я возвращаюсь через три дня, держись!

Я не знала еще, что это его «держись!» предопределяло все. В период нашей любви он здоровался со мной и прощался словами «привет, дорогая»; когда уже стало ясно, что конец наших отношений близок, но мы еще жили вместе, он занимал квартиру на улице Фрета, и мне некуда было переехать, он тоже говорил мне «держись!», и я воспринимала это как удар под дых. Теперь «дорогими» были уже только его дочери, он обращался к ним точно таким же тоном, как когда-то ко мне. И перестал ходить голым по дому. Как только я появлялась в кухне, где Ежи хозяйничал по утрам, он надевал халат. Вероятно, он полагал, что, обретя статус постороннего лица, я не имею права видеть его голым.