Книга Время спать - Дэвид Бэддиэл

— Кому ты звонил? — интересуюсь я.

— Другу, — отвечает он, даже не глядя в мою сторону.

Когда мы сюда приехали, его ранимость куда-то исчезла и он укреплялся в самодовольном и агрессивном безумии — Ник, наверное, чувствовал, что все это закончится сумасшедшим домом.

— В три часа ночи?

Он продолжает глядеть куда-то в пустоту.

— Некоторым людям чужды сами понятия дня и ночи.

В том, что он говорит эту фразу именно мне, есть откровенная, ничем не прикрытая ирония. Не обращая на это внимания, я решаю прибегнуть к последнему доводу.

— Ник. Ты же сам хотел сюда приехать.

— Я хотел?

— Ты хотел, чтобы я тебе помог.

— Это действительно так, — говорит он, наконец-то поворачиваясь ко мне лицом. — Но как ты собираешься мне помочь?

Он подчеркивает каждое слово в своем вопросе, стараясь произнести его как можно более загадочно. В этом беда безумия Ника: это безумие тупого человека. Современная культура такова, что мы уверены в неразделимости гения и сумасшествия, мы не готовы к обычному, шаблонному помешательству, непохожему на безумие, например, Мопассана. Впрочем, Ник Манфорд, находившийся в здравом уме, был не так уж туп — у него хватало мозгов, чтобы прослыть рубахой-парнем, — но и выдающимся мыслителем его никто бы не назвал. Нет ничего страшного, если ты только и думаешь, что о лобовых стеклах автомобилей, фильме «Хайссе Титтен» и футбольном клубе «Брэдфорд Сити»; но если какие-то биологические нарушения в мозге заставляют тебя задуматься о жизни и смерти, безумии и здравомыслии — то есть делают из тебя Гамлета, — но при этом не добавляют интеллекта, необходимого для размышлений о некоторых вещах, то в итоге становишься похожим на перепуганного студента-социолога, изо всех сил старающегося выглядеть серьезным. В общем, есть в этом что-то от Гамлета.

— Думаю, лучше психиатра тебе никто не поможет.

— Ха! Так мне психиатр, по-твоему, нужен?

Он на самом деле сказал «ха!», хотя так никто никогда не говорит.

— Твоя способность говорить многозначительным тоном не убеждает меня в том, что ты обладаешь каким-то сверхъестественным знанием, — устало объясняю я.

— О нет, он обладает, — слышу я незнакомый тихий женский голос.

Поднимаю глаза. Передо мной стоит худая смуглая женщина. У нее бирюзовые линзы, длинный нос с горбинкой — недостаток, который она пытается компенсировать, приподнимая подбородок и беспардонно демонстрируя свои ноздри; на ней неимоверно широкие персидские штаны, кофта, из которой мог бы получиться неплохой мешок для картошки, и… подождите-ка… вы не поверите: моя зеленая остроконечная шляпа, опоясанная черной африканской ленточкой. На лице явно написана фраза: «Да, я знаю».

— Фрэн, — тихо говорит Ник. — Слава богу, что ты пришла.

Фрэн протягивает ему руку, не сводя глаз с меня и не меняя выражения лица, на котором по-прежнему написано: «Да, я знаю». Но она, дура, не знает, чья это шляпа. Я тебе открою эту тайну. Причем абсолютно бесплатно.

— Здравствуйте, Фрэн, — протягиваю я руку. — Я Габриель. Наслышан о вас.

Продолжая смотреть мне в глаза — она что, играет в ту детскую игру, где проигрывает тот, кто первым засмеется? — она медленно подает мне руку. Фрэн понимающе улыбается — у меня такое впечатление, что она вообще много чего понимает, — и наконец отводит взгляд, поворачиваясь к Нику. Он встает.

— Здравствуй, Николас, — говорит она.

Они обнимаются, но страсти в этих объятиях нет. Фрэн такая хрупкая, а Ник по сравнению с ней такой огромный — к тому же обнимает ее изо всех своих духовных сил, — что она, кажется, на мгновение теряет свое слоновье спокойствие и выглядит испуганной. Я так надеюсь, что она сейчас скажет: «Да-да… ладно… это очень мило… пообнимались, и хватит… отпусти меня. ОТПУСТИ МЕНЯ!!!» Но этого не происходит. Они размыкают объятия, но продолжают держаться за руки.

— Извините, что Ник позвонил вам в такой час, — говорю я.

Не переставая улыбаться, Фрэн переводит взгляд на меня. На нее тяжело смотреть: смешно, что женщина, которая так любит смотреть другим в глаза, носит контактные линзы; более того — бирюзовые линзы. Интересно, а она мир видит в бирюзовом цвете?

— Николас знает, что со мной может связаться в любое время. И по телефону… — в этот момент она оборачивается к Нику и многозначительно смотрит на него (я сомневаюсь, что она умеет смотреть по-другому), — и иначе.

Фрэн говорит приглушенным голосом, и ей, наверное, тяжело акцентировать внимание на каждом втором слове.

— Понятно, — сажусь я на стул.

Они продолжают смотреть друг другу в глаза. Господи, как же у них все задумчиво. Они так стоят какое-то время, не говоря ни слова, потом Ник слегка кивает головой; она делает то же самое и, отводя взгляд, но не отнимая руки, ухитряется присесть на корточки передо мной.

— Габриель. Мы с Ником долго говорили по телефону и… ты действительно думаешь, что его стоило сюда привозить?

Ох уж эти медиумы. Если они так уверены, что находятся на недосягаемом для всех остальных уровне, то отчего ж они, черт побери, так предсказуемы?

— Да, — отвечаю я.

Она держит этот односложный удар, даже глазом не моргнет. Я вижу, как за ее спиной подвыпивший мужчина с обработанной специалистом женой идет к выходу и шепчет ей на ухо какие-то слова, заставляющие ее трепетать, — обещания, обещания.

— Почему?

— Потому что он сидел голым в мусорном бачке, гребаная ты идиотка! Да и какое тебе дело? Кто ты вообще такая?

А вот и Дина проснулась. Иногда полезно иметь на своей стороне человека, который долгое время прожил в Америке.

— Привет, — протягивает руку Фрэн, радуясь возможности продемонстрировать свою невозмутимость. — Я Фрэн.

Дина приподняла голову и оперлась рукой о мое плечо. На протянутую руку она не реагирует.

— Габриель? Ты ее знаешь?

— Это подруга Ника.

— Так она подруга или просто какая-то местная сумасшедшая, примчавшаяся на звук его дудки?

Дина знает обо всех приключениях Ника: и его мессианскую версию, и мою язвительную. Отвечая на ее вопрос, можно сказать, что это скорее Ник примчался на звук дудки Фрэн. Но, несмотря на то что за весьма недолгое время нашего с Фрэн знакомства я успел от всей души ее возненавидеть, я не могу, как Дина, говорить о ней в третьем лице в ее присутствии. Опять поступаю по-английски.

— Я друг. Хороший друг, — объясняет Фрэн.

Твою мать! Еще одно слово курсивом, и я за себя не отвечаю.

— Вы были знакомы с Ником до того, как у него произошел нервный срыв? — спрашивает Дина тоном следователя.

Фрэн улыбается про себя, она будто ждала этого вопроса.