Книга Оглянись назад, детка! - Грация Верасани

— Ада, что такое любовь? — Если кто-нибудь спросил бы меня, что такое тетрадь или дерево или отопительная батарея, я бы сумела ответить, а о том, что такое любовь, я ничего не знала.

— Это все равно, что поплыть с кем-то в лодке в открытое море, а потом захотеть вернуться обратно.

— На берег?

— Да, на берег.

Я нахмурилась, силясь понять значение метафоры. Только теперь я поняла, что для нее тем берегом-дрейфом было одиночество, любимое и ненавистное, задвинутое куда-то в угол, но остающееся всегда на виду, подобно вещи, которая всю жизнь мелькает у тебя перед глазами.

Ворочаясь в постели, я думала, что однажды, если захочу, влюблюсь в матроса речного флота, нежного, любезного и заботливого, или в олимпийского чемпиона, или философа.

— По Эмпедоклу, каждый подобный ищет себе подобного, — говорила я ей.

Но она парировала:

— По Гераклиту, из противоположностей рождается гармония.

Потом я перегнула вдвое подушку и оперлась в нее локтем.

— Ада, не знаешь, где можно найти немного дигиталиса?

— Что это?

— Растение, — ответила я, не уточняя, что только что прочитала у Стендаля, что дигиталис — это такое растение, которое не дает сердцу биться слишком быстро. Растение, которое я давала бы ей каждый раз, когда она возвращалась влюбленная домой, полная преувеличенного восторга к какому-нибудь школьному приятелю.

— Ты и в самом деле хочешь попросить папу купить тебе ударную установку?

— Конечно.

— Он никогда этого не сделает.

— Придется играть на чужой.

И тогда Ада пошла в звукоизолированный подвал на улице делла Крочетта, где играл Мэл, там стояла ударная установка «Pearl» зеленого цвета, принадлежавшая его брату, прежде чем он предпочел ей гитару.

— Ты поедешь в Рим?

— Надеюсь, это будет последним, что я сделаю в своей жизни, — ответила она уверенно.

— Мне будет грустно без твоего исполнения «Турецкого марша», — прошептала я.

Звонок из Рима

Когда я вошла в агентство, то увидела Тима, который выставлял в окно тысячный флаг мира; он уже собрал рюкзак, чтобы отправиться в Рим на манифестацию против войны, и Гайа, разумеется, поедет с ним. Их рты почти соприкасались, когда они что-то говорили вполголоса, совершенно не прячась, не употребляя этою закодированною языка взрослых, полного двусмысленных слов и намеков. Она говорила только о переезде и собиралась жить с матерью и компаньоном папы, который оставил жену и пока что спал в гостинице. Вяло обняв их, я поздоровалась и, пока закрывала дверь кабинета, услышала, как Спазимо уговаривал Тима держаться подальше от беспорядков.

Я стояла в кабинете у окна в шерстяном свитере с высоким воротом, положив руки на батарею, но все равно мне было холодно. По тротуару уверенно шагал мужчина, чем-то напоминавший актера, имя которого я не помнила. Ах да, Джорджа Клуни. На самом деле это был Алессандро Даци.

В этот момент на столе зазвонил телефон. Я схватила трубку, три раза произнесла «алло», но ответа не было.

Даци выглядел ослепительно: выбритый, в тройке от Армани и шелковом галстуке в фиолетовую и зеленую полоску.

— Я пришел, так как за мной долг, — сказал он.

— Конечно.

Он закурил сигару «Давидофф».

— Могу я быть с вами откровенным?

Не дожидаясь ответа, он продолжил:

— Моя бывшая жена хочет снова выйти замуж, а мне это неприятно. Трудно представить, что женщины, которые у тебя были, могут принадлежать кому-то другому.

— Вы все еще любите ее?

— Сегодня ночью я трахал нигерийку.

— Вот как, — ответила я, прижавшись к спинке вращающегося кресла.

— Я ходил на банкет, где было полно красивых женщин, парочку из них я мог бы легко затащить в постель.

— Представляю.

— Но ухаживать, знаете, утомительно.

— Лучше нигерийка.

Он ухмыльнулся, демонстрируя свои зубы.

— Я оставил многих женщин, которые до сих пор спрашивают себя, почему.

— Вы этим гордитесь?

— Разумеется, нет.

Я смотрела на него с любезным равнодушием в надежде, что он наконец-то скажет то, что хотел сказать.

— Мы с бывшей женой всегда ссорились.

Я закурила.

— Что ж, в таком случае вы правильно сделали, что развелись.

— Ваша сестра была актрисой?

Глубоко затянувшись, я кивнула.

— Анджела устраивала много вечеринок, туда приходили актеры, певцы… Кто знает, может, я знал ее.

Я потерла опухшие от усталости глаза. Жаль, что сейчас не лето, а то бы я включила вентилятор и направила ему в лицо в надежде, что он вылетит как пушинка в дверь.

— Сколько я вам должен?

— Только за железнодорожный билет.

— И все?

— Да, все.

Он достал из бумажника пару банкнот и положил их на стол.

— Полагаю, я вас уже об этом просил, однако попытаюсь снова. Хотел бы пригласить вас на ужин, так, по дружбе.

Мне было тяжело, как домработнице, которая тащит все пять этажей сумки с покупками.

— Ну конечно, Даци, позвоните мне как-нибудь.

На его лице промелькнула удовлетворенная улыбка.

— Вы не похожи на всех женщин, которых я знал.

— То есть?

— Вы даже женщиной не кажетесь.

Мне стало любопытно.

— А что такое женщина?

— Я только хочу сказать, что с вами мне нравится разговаривать, а женщин я обычно стараюсь затащить в постель.

Проводив его до двери, я сказала:

— Мне немного обидно, что вы не хотите затащить меня в постель.

— Это поправимо, — с готовностью ответил он.

Едва Алессандро Даци удалился, как кто-то постучал в дверь.

— Что такое?

Спазимо прислонился к косяку.

— Как прошло?

— Тебе будет приятно узнать, что буквально минуту назад я приняла приглашение Даци поужинать.

— Не верю.

— Ты ревнуешь?

Он ушел, разыгрывая роль обманутого влюбленного. Здорово, когда все над всем смеются.

Снова зазвонил телефон. Мэл.

— Ну как там, в Мюнхене? — спросила я.

— Она повела меня кататься на коньках по озеру.

— О, кажется, это серьезно, — поддела я его.