Книга Успех - Мартин Эмис

А когда спустя еще час ее нашел я — пошатываясь и рыгая, отыскал палату Б-4 травматологического отделения больницы Святого Марка, пройдя мимо мальчика с проткнутым вилкой коленом, мимо громко стонущей женщины, сломавшей позвоночник в автомобильной аварии, мимо толстого бродяги с увесистым пластиковым мешком для инструментов в руке и торчащим из макушки горлышком гиннессовской бутылки, мимо нескольких явно здоровых беженцев, которым просто понравилось это место, мимо вежливого, но беспомощного швейцара, мимо чернокожей медсестры, мимо чернокожей сестры-хозяйки, мимо молодого бритоголового доктора и бесконечных белых квадратов света, простынь, линолеума, — она лежала, утопая в пухлых, как облака, подушках на феерически вознесенной кровати, с испуганным, вполне осознанным выражением обращенного самой себе упрека на полускрытом лице, и первая моя реакция была такова: мне захотелось ударить ее, ударить изо всех сил, дать ей что-нибудь, чтобы она исполосовала себе все вены, заставить ее увидеть, что она натворила, заставить ее расплакаться. И я почувствовал, что тоже сейчас заплачу, потому что я не Грегори, а она хотела видеть его, все хотели видеть его, не зная, чем он сейчас занимается, когда я пьян, а Урсула сошла с ума.

— Ох, Рыжик, прости, — сказала она. — Только не говори маме и папе.

— Боже правый, Урсула, что, черт побери, ты натворила?

— Вены, — ответила она, протягивая свои перевязанные запястья.

— Да ради чего, черт побери?! Что могло с тобой такого страшного приключиться? Посмотри вокруг. Все это не имеет никакого отношения к тебе!

— Рыжик, ты пьяный.

— Само собой, черт побери. А что бы ты сделала на моем месте? И не называй меня Рыжик!

По договоренности с бритоголовым я оставался в палате час. Под конец Урсула вроде бы оклемалась.

— Надо что-то изменить, нельзя тебе больше так, — сказал я и, наклонившись, быстренько поцеловал ее на ночь. — Надо что-то делать.

— Зачем? Неужели нельзя просто об этом забыть?

— Тебе самой это не нравится, да и вся твоя жизнь там, — ответил я.

Я понял также, что и мне придется измениться. Мои расчеты того, как выжить и не сойти с ума на этой планете, явно оказались неверны. Многие гораздо уродливее и беднее меня, но словно не придают этому значения, в них нет этой ненависти и жалости к себе — сентиментальности, одним словом, — которые превращают меня в использованный гондон, трясущегося и бессильного психа. Я никогда не был таким уж обаяшкой, но теперь, дружок, о, теперь я буду гадом из гадов. Я вам еще покажу.

Я стою у высокого наклонного окна рядом с нашей квартирой, окна, которое терпеть не может сильного ветра. Грег спит. Джен ушла (мы больше не увидимся). На улице льет дождь, и стекло истекает слезами, слезами при мысли о несчастной Рози, но об этом надо забыть, да, об этом надо забыть и больше не вспоминать никогда.

— Здравствуйте, будьте добры мистера Телятко.

— Телятко слушает, — ответил Телятко своим спокойным и зловещим голосом.

— О, здравствуйте, мистер Телятко, это Теренс Сервис из…

— Доброе утро, Терри. Решился мне помочь?

Я ответил не сразу (знаете, Телятко — типчик еще тот).

— …Всем, чем могу, — сказал я наконец и рассмеялся.

— Что-что? Плохо слышно. Говори погромче.

— Простите, но это на линии!

— Я прекрасно знаю, что это на линии. Потому и прошу тебя говорить громче. То есть я хочу сказать… не надо быть Маркони, чтобы понять, что это на линии.

— Я сказал: всем, чем могу! Так слышно?

— Вполне.

Он попросил сделать для него кое-что. Звучало это вполне невинно, однако я не был уверен, что хочу, чтобы об этом узнали.

— Ладно, я могу сделать это прямо сейчас. Начнем с Уорка. Он совершенно…

— Разве я сказал, чтобы ты сделал это прямо сейчас?

— Нет.

— Ну вот, в таком случае и не надо. Сделаешь это, когда я тебе скажу и как я скажу.

— А что пока делать?

— Ждать.

— О'кей.

— Позаботься о себе, Терри-дружок.

Я положил трубку и пронзительно кликнул Деймона.

— Сходи принеси мне кофе без кофеина, — сказал я (я тренируюсь быть гадким на Деймоне. По отношению к Деймону это чересчур. Деймону это не надо. Он и без того выглядит так, будто каждую минуту готов упасть замертво).

Я дал ему двенадцать пенсов.

— Ну-ка, что у тебя там? — спросил я.

Деймон молча извлек из кармана пиджака книжку в цветастой мягкой обложке.

— Так, значит, почитываем помаленьку? — Я мельком взглянул на обложку, изображавшую двух усмешливо обнимающихся девиц в трусиках. — Лесбиянки. Ты что, интересуешься лесбиянками?

Деймон покачал своей хворой головой.

— Так, значит, не любишь лесбиянок.

Деймон кивнул своей хворой головой.

— Почему?

— Противно, — сказал он.

— Тогда какого черта ты про них читаешь?

Деймон пожал плечами.

Господи, до чего же у него был болезненный вид.

— Что-то ты неважно выглядишь, Дейм.

— Да, я знаю, — сказал он.

— Сходи принеси мне кофе, давай-давай.

Без нее офис выглядит опустевшим. Все — кроме меня — говорят, что скучают по ней. Хочется, чтобы они поскорее перестали так о ней говорить. Только я один имею право претендовать на нежные воспоминания о ней. По большому счету нежные. Но с этим тоже надо кончать.

Когда я шел вечером от метро — портфель, зонтик (вы бы тоже, небось, носили зонтик, будь у вас такие волосы), — я снова увидел замудоханного хиппи. Я увидел его на помойке возле задней двери «Бесстрашного лиса», он сам был похож на груду мусора, полузаваленный блестящими черными мешками и драными картонными коробками. Перейдя улицу, я остановился рядом с ним. На нем было пальто, стянутое какими-то ремнями и веревочками. Очевидно, он одевался так, предвидя холодную ночь, и беспомощно обливался потом целый день. Волосы его торчали колтунами по всей голове. Он что-то бормотал себе под нос, руки тщетно шарили по асфальту. Я подошел еще ближе.

— Хотите сигаретку?

— Я у всяких импотентов курево не клянчу.

— А кто клянчит? — спросил я, немало пораженный. — Просто предлагаю вам закурить.

— Я от всяких импотентов милостыню не беру.

— Откуда вы знаете, что я импотент? Мы всего пару минут как знакомы.

— Импотент.

— …Как, черт возьми, дошли вы до жизни такой? Как, черт возьми, вам это так скоро удалось?

— Ненавижу все это дерьмо — вот как.