Книга Взрослые люди - Денис Драгунский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Не удивлюсь, если она тихо шептала: еще три дня я здесь не выдержу.
Конечно, мое сочувствие целиком на стороне Татьяны Сергеевны.
Но каждый человек – «Титаник» и айсберг одновременно.
Ночной портье
Один знакомый рассказывал.
Было это лет десять назад. В одном зарубежном аэропорту. Был стыковочный рейс, и самолет, на который надо было пересесть, очень сильно опаздывал. Поздний вечер. Пассажиров повезли ночевать в гостиницу – за счет компании, разумеется.
Ночь, толпа народу на рецепции.
Утомленный портье раздает ключи, ставит крестики в таблице номеров.
Подходит очередь нашего героя.
А он, надо сказать, разговорился в самолете со своим соседом. Тот был тоже из России. Ну, летят они, болтают, ищут и даже находят общих знакомых, и вдруг такая история – ночевать в гостинице.
Портье берет у него паспорт, отмечает его фамилию и начинает водить карандашом по таблице – ищет свободный номер.
А наш герой был человек очень вежливый и предупредительный. Очень хорошо умел войти в положение. Вот, например, купит он в магазине пиджак, а подкладка на второй день отлетела. Или закажет люля-кебаб, а ему принесут котлеты куриные. Или пойдет в театр, а там замена спектакля. Другой бы деньги назад потребовал, а он говорит: «Да, но давайте войдем в положение продавца (официанта, директора театра)». Хорошее такое советское воспитание в духе «Литературной газеты» 1970-х годов. Вообще он был человек той эпохи. Когда все были виноваты перед продавцом, официантом и билетером.
Да, так о чем это я?
Ах да, конечно!
Наш герой видит, как утомленный портье долго ищет свободный номер. И его душа переполняется чувством вины и желанием ее искупить. И он тут же говорит на неплохом английском:
– Если у вас нет одноместного номера, то мы с моим другом готовы переночевать в двухместном!
Новый знакомый кивает. Он тоже советский человек старой интеллигентской закалки, тоже готов войти в положение.
Портье поднимает на него глаза:
– То есть вам двоим нужен один двухместный номер?
– Вы не поняли, – говорит наш герой. – Нам, конечно, было бы предпочтительно каждому в отдельном номере. Но мы понимаем, что в такой ситуации…
– Простите, что вам угодно? – спрашивает портье.
– Мы понимаем, – объясняет наш герой, – что вам трудно найти два одноместных номера. Ночь, внезапный наплыв клиентов. Поэтому мы с другом готовы войти в ваше положение и переночевать в двухместном.
– О’кей, – шепчет портье, подмигивает ему и громко говорит: – О, да, сэр! Увы, сэр! У нас большие трудности с одноместными номерами, сэр! Давайте паспорт вашего друга! – долго ищет в таблице, ставит крестик и выдает им ключ.
Они идут в ресторан ужинать – за счет компании, разумеется.
Потом приходят в номер – о боже! Там большая двуспальная кровать.
Наш герой бегом бежит вниз, подбегает к стойке.
– Дайте нам номер с двумя отдельными кроватями! – кричит он.
Портье смотрит на него, не понимая, в чем дело. Потом узнаёт его. Подмигивает и спрашивает:
– Вы поссорились?
Душа и тело
Мой приятель рассказывал:
«На картошке дело было.
Днем на поле шуруем, вечером танцы и портвейн. Вернее, сначала портвейн, потом танцы. После танцев отдельные наиболее упорные парочки расходились по аллеям и беседкам: мы жили в пионерлагере.
Там была одна девочка.
Не наша. С исторического факультета. Очень умная. Два языка свободно. Начитанная, как черт. Такие имена знает, про которые мы даже и не слышали. Тойнби, например. Бродель и Марк Блок. А также Данилевский и Хаусхофер. И не просто так, для впечатления, а может объяснить – кто и что писал. При этом честно говорит, что их она не читала в подлиннике, а знает из иностранных обзоров. А также из рефератов ИНИОН, “для служебного пользования”. Потому что у нее там работает сестра.
И не просто начитанная, а еще и сама интересно рассуждает.
В общем, не девочка, а чудо интеллекта.
Но – только его. В смысле, интеллекта. В остальном – по нулям. Как поется в старинном романсе, “не красота ее сгубила”. Ой, не красота! Носик острый, глазки маленькие, ушки красные и торчат сквозь жидкие кудряшки. Остальное – еще хуже.
Однажды после танцев мы оказались вдвоем на аллейке. “Пошли пройдемся?” – “Пошли”. Идем, гуляем. Разговариваем про умное.
Пришли в беседку. Она села на деревянный парапет, я рядом стою. Она про Броделя рассказывает. Про “долгое время”. Жутко интересно. Про то, что есть какие-то как бы матрицы – скажем, посевные площади или хлебные рынки, – которые складываются как бы независимо от государства. Карл там Великий, Луи какой-нибудь или Наполеон любой номер – а процесс идет сам по себе. Потрясающе. То есть как минимум две истории – история власти и история, так сказать, реального мира.
Но чувствую – пора целоваться.
Целуемся. Я хочу, чтоб она дальше рассказывала, а ей, вижу, очень целоваться нравится. Ладно, целуемся дальше. Я, как положено, залезаю ей под свитер.
Она стонет:
– Не надо…
Но я же не могу сказать: “Не надо так не надо”. Я бормочу:
– Ну что ты, ну что ты…
Вдруг она шепчет:
– Тебе нужно только мое тело…
Господи!
Я про себя думаю:
Ой! Миленькая моя! Все как раз наоборот! Мне от тебя нужен твой острый ум! Твоя эрудиция! Твои интересные разговоры! То есть мне нужна твоя прекрасная душа! А не то, что ты по странному недоразумению называешь телом.
Но, конечно, я ничего такого не сказал».
– А что ты сказал? – спросил я.
– Я сказал: «ммммм… милая… ууууу…» – сказал он.
– И что потом?
– Утром на выходе из столовой она увидела меня, остановилась и стала ждать. А у меня как раз шнурок развязался. Я сел на низкую изгородь и стал перешнуровывать ботинок. Я долго так сидел. А она долго так стояла. Потом она повернулась и пошла садиться в грузовик. Нас на грузовиках возили в поле. А я пошел к другому грузовику.
– А совсем потом? – спросил я.
– Потом к ним приехал профессор из Франции. Она вышла за него замуж.
– Я так и думал, – сказал я.
– Я тоже, – сказал он.
Три собачки и Юрий Трифонов
Приснилось, что я иду по дорожке парка.
