Книга Вальпургиева ночь - Густав Майринк

– Я бы сейчас же принял меры, – заверил Пингвин, – я…

Но старуха не дала ему договорить.

– Вам известно, конечно: мой муж, оберст-гофмаршал Заградка, пропал без вести, то бишь я его отравила, а труп спрятала в погребе… Этой ночью трое каких-то оборванцев тайком проникли вниз, намереваясь раскопать его. Разумеется, я их выгнала собачьим хлыстом.

– Мне кажется, почтеннейшая, вы воспринимаете все это чересчур мрачно, – бодро затараторил императорский лейб-медик. – Возможно, я смогу прояснить это дело. На Градчанах существует легенда о кладе, якобы скрытом во дворце Моржины, а дворец занимаете сейчас вы; видимо, этот клад они и собирались раскопать.

Графиня ничего не ответила – огляделась, сверкнув своими черными глазами.

Возникла продолжительная пауза.

– Флугбайль! – вырвалось у нее наконец. – Флугбайль!

– К вашим услугам, сударыня!

– Флугбайль, скажите: если спустя многие годы раскопать мертвое тело, могут ли при этом появиться из земли… мухи?

– Му-мухи?

– Да. Тучами.

Лейб-медик заставил себя успокоиться, отвернувшись к стене, чтобы Заградка не увидела отвращения на его лице.

– Мухи, графиня, могут появиться только от свежего трупа. Уже через несколько недель тело лежащего в земле покойника истлевает, – глухо сказал он.

Графиня на несколько минут задумалась, сохраняя совершенную неподвижность. Полностью закоченела.

Потом встала, направилась к дверям и еще раз обернулась:

– Вы это наверное знаете, Флугбайль?

– Это абсолютно точно, я не могу ошибиться.

– Прелестно… Адье, Флугбайль!

– Целую ручку, лю-любезнейшая, – едва выдавил императорский лейб-медик.

Шаги старой дамы стихли в каменной прихожей.

Императорский лейб-медик смахнул со лба пот: «Призраки моей жизни прощаются со мной!.. Ужасно! Ужасно! Сплошь безумие и преступления. И это город, которому я отдал свою юность! А я ничего не видел и не слышал. Был слеп и глух».

Он яростно зазвонил.

– Мои брюки! К дьяволу, почему не несут мои брюки?

Пришлось вылезть из постели и в одной рубашке бежать к лестничным перилам. Все как вымерло.

– Ладислав! Ла-дис-лав! Никакого движения.

«Экономка, кажется, в самом деле сбежала. И Ладислав туда же! Проклятый осел! Могу об заклад побиться, что он этого Брабеца уже до смерти забил».

Открыл окно.

На замковой площади ни души.

Смотреть в телескоп не имело смысла: конец трубы был прикрыт крышечкой, а «Его превосходительство», разумеется, не мог в полуголом виде выйти на балкон и снять ее.

Но даже невооруженным глазом он видел кишевшие людьми мосты.

«Проклятая глупость! Делать нечего, придется распаковывать чемоданы!»

Лейб-медик рискнул приблизиться к одному из кожаных чудовищ и даже открыть ему пасть, как в свое время блаженный Андрокл льву; на него хлынул поток галстуков, сапог, перчаток и чулок. Но только не брюк.

Второй саквояж вывернул свою душу в виде смятых резиновых плащей, нашпигованных щетками и гребешками, а потом, как-то опустошенно вздохнув, бессильно опал.

Следующий уже почти переварил свое содержимое с помощью красноватой жидкости, которую самостоятельно сумел извлечь из флаконов с зубным эликсиром.

Едва лишь Пингвин положил руку на замок одного из коробов такой еще совсем недавно импозантной наружности, как в его брюхе что-то ободряюще застрекотало, – однако это был всего лишь заботливо упакованный будильник, полузадушенный в тесных объятиях бесчисленных подушечек и влажных полотенец; теперь, вырвавшись на свободу, он жизнерадостно, как жаворонок, запел свой трескучий утренний гимн.

Комната стала вскоре походить на арену ведьмовского шабаша, как при инвентарной описи у Титца или Вертхейма.

С крошечного островка, затерявшегося среди вулканических нагромождений, Пингвин, вытянув шею, оглядывал свои новые владения, сотворенные плутонической энергией его собственных рук.

Гневными очами взирал он на недосягаемую кровать; его сжигало страстное желание завладеть своим карманным хронометром, дабы установить точное время суток. Наконец, попранное чувство порядка восстало в нем, в благородном порыве он напряг свои поджилки и предпринял отчаянную попытку вскарабкаться на глетчер крахмальных фрачных рубашек – вот где пригодился бы тот, приснившийся ему недавно, альпеншток, но, увы, мужество его было сломлено в самом начале. Даже «Харра, отважный прыгун» не рискнул бы преодолеть такое препятствие.

Его мысль напряженно пульсировала.

Только два чемодана могли скрывать вожделенное облачение для ног: либо эта желтая длинная каналья из Лейпцига – от «Медлера и К0», либо этот незыблемый гранитный куб из серого полотна, соразмерно вырубленный в форме краеугольного камня Соломонова храма.

Итак, fertium nоn datur[25].

После долгих колебаний он выбрал «краеугольный камень», однако был вынужден отринуть его, ибо содержимое этого «камня преткновения» – так сказать, его суть – ни в коей мере не соответствовало велению насущного момента.

И хотя вещи, обнаруженные в нем, по своему назначению все же приближались, подобно теням грядущих событий, к потребностям нижней половины человеческого тела, тем не менее до брюк им было еще ох как далеко. На свет божий почему-то являлись совершенно неактуальные предметы: свернутая ванна из каучука, стопка мягкой туалетной бумаги, грелка и, наконец, лакированная под бронзу жестяная посудина с огромным носом, а на нем длинный резиновый шланг, наподобие морских змей Лаокоона свернувший свои тугие кольца на нежной шее статуэтки великого полководца графа Радецкого, невесть как попавшей в багаж.

Вздох облегчения вырвался из измученной груди Тадеуша Флугбайля – исторгла сей вздох, конечно же, не радость по поводу встречи с красным хитрющим шлангом, но блаженное сознание невозможности повторной ошибки: теперь всего лишь тонкая оболочка изготовленного в Саксонии чемодана разделяла хозяина и брюки – желание и удовлетворение.

По-борцовски вытянув вперед всесокрушающие длани, господин императорский лейб-медик, покрытый холмом из парчовых жилетов и сигарных коробок, шаг за шагом неотвратимо надвигался на это на первый взгляд такое безобидно мирное изделие соседнего союзного государства.

Крепко сцепив свою пасть сверкающим замком и, видимо, целиком полагаясь на преимущество в весе, подлый желтый фабрикат с берегов Плейсе[26]угрюмо ожидал нападения Пингвина.