Книга Схватка - Михаил Голденков

Зубр вышел из-за ели, огромный, грозный, с блестящим влажным носом, сделал пару тяжелых шагов навстречу притаившемуся за деревом Богуславу… Это был первый зубр, которого Слуцкий князь видел так близко. Охоте на зубров, как и вообще на крупного зверя, князь всегда предпочитал охоту на куропаток или любую другую птицу: уток, вальдшнепов, фазанов, тетеревов… Зубры, олени, медведи… Богуслав питал к ним некое уважение за их мощь, красоту и силу, за их ум. Но убить зубра на первой же охоте — это несомненно большая удача, это уж точно подняло бы Богуслава в глазах всей шляхты еще выше…

Зубр ступал тяжело, словно устав от долгого трудного дня, шел на ночлег, уже засыпая на ходу. Это был зрелый бык со свалявшейся на боках черно-бурой шерстью, с короткой, но большой головой, с лохматой свисающей бородой. Своим мокрым носом с большими ноздрями он шумно вдыхал сырой воздух леса, как будто чуял опасность…

«Отличный экземпляр! — думал восхищенно Богуслав. — Это тебе не теленок, не жалкая самка, а самый настоящий бык! Его голова украсит мой кабинет. И вот же хитрец! Мы ходим за ним, а он следом за нами! Ну, настоящий литовский партизан!» Богуслав прицелился. Целился в самую голову, между глазом и ухом, чтобы свалить мощного зверя одним выстрелом, ибо его товарищи ушли далеко вперед и помочь явно не успеют. Большой сильный зверь находился в мгновении от смерти. Все зависело от того, попадет или промажет охотник… Богуслав зажмурил левый глаз, чуть-чуть надавил на курок мушкета… Сейчас стрелять уже можно было. Шагов сорок… Ствол заиграл в руках Богуслава. Он зажмурился, протер пальцами глаза, нахмурился, опустил мушкет… Чертовщина какая-то! Богу славу показалось, что там стоит не зубр вовсе, а Самуэль Кмитич со своей всегда приветливой белозубой улыбкой и умным взглядом светло-серых глаз и в мохнатой бурой шапке… «Настоящий партизан»… Как только Богуслав подумал так, в голове сразу всплыл образ оршанского полковника, героически сражающегося с неприятелем неизвестно где. У Богуслава тут же пропала всякая охота стрелять, как однажды пропало желание добивать в седле раненного Полубинского, которого в пылу боя готов был изрубить в капусту. Богуславу стало нестерпимо жаль зубра, он теперь думал о нем не как о звере, а как о партизане Кмити-че, как о гербе «Вянява», изображающим голову зубра на золотом щите. Этот герб, используемый восьмидесятью шляхетскими родами Литвы и Руси, стал вроде необъявленного второго герба Княжества после «Погони». И вот Богуславу стало казаться, что ему сейчас нужно не просто убить зубра, а убить «Вяняву», выстрелить в шляхтичей Белозоров, Ле-щинских, Длугашей, Менджиков, выстрелить в Кмитича… Всех их какая-то темная мутная сила предлагала Богуславу прострелить, убить одним выстрелом… Зубр сейчас был уже не просто великолепным экземпляром, быком, а олицетворением несчастной родины, большой, но беззащитной и многострадальной страны, изнывающей от ран, страны усталой и побитой, находящейся на грани гибели, как и этот несчастный зубр, даже не подозревающий, что из-за ствола сосны в него целится зоркий глаз меткого стрелка… Богуславу стало даже как-то стыдно перед самим собой, что он забросил дела на своей родине, всецело увлекся политикой в соседней Пруссии, что раньше времени посчитал войну с Московией уже практически выигранной, когда до полной победы еще на самом деле далеко… Слуцкий князь опустил голову, вновь взглянул на зверя… Зубр по-прежнему топтался на дистанции убойного выстрела, не замечая человека. Затем, словно учуяв что-то своим чутким носом, фыркнул, развернулся и побрел по лесу прочь от Богуслава. Слуцкий князь проводил глазами уходящего за деревья царя зверей, положил на локоть мушкет и, повернувшись, быстрым шагом пошел догонять Смоктуновича с Фридрихом.

— Панове! Здесь нет зубра! Давайте возвращаться! — нарочито громко обращался он к своим товарищам по охоте…

Утерев пот от суетных дел своего немецкого родственника, Слуцкий князь вновь обратил лицо в сторону заросших бурьяном неубранных полей родной отчизны, развалин ее замков и хат, пепелищ брошенных хуторов.

Теперь Богуслав возвращался на театр военных действий в Литве. Его возмущал факт, что соседний задвинский Дю-набург (или по-русски Двинск) все еще под московитами, и Слуций князь снарядил и отправил туда свою хоругвь, чтобы громить всех фуражистов и все разъезды неприятеля на всех дорогах к городу. Этим полезным делом радзивилловские драгуны и занимались долгое время. Своими дерзкими рейдами и наскоками на отряды и обозы московитов Богуслав застращал московитский гарнизон Дюнабурга настолько, что когда он с ротмистром Сливой и Отто Шверином подъехал к стенам города, осматривая в подзорную трубу его бастионы, то из ворот Дюнабурга выехало несколько всадников с белым флагом. Они предложили обсудить условия сдачи города.

— Кажется, у меня получается брать города без боя, — усмехнулись тоненькие аккуратно подстриженные усики Богуслава, когда он поворачивался к Шверину. Намекал же Слуцкий князь на то, что и напуганный гарнизон Вильны сдался ему без боя.

Воевода московского гарнизона Мышкин пригласил Богуслава для разговора внутрь города. «Они гостеприимны. Это хорошо, — думал про себя Слуцкий князь, — значит худо им там, в городе. Они в моих руках». Московскому гарнизону и в самом деле было худо. Враждебное отношение горожан, угроза восстания, опасные засады литвин на дорогах, а тут еще и Радзивилл со своей знаменитой хоругвью. Знал Мышкин, что нет и не будет ему помощи, что московитские полки стянуты боями по всему Витебскому воеводству, и что до задвинского княжества им уж точно нет дела. Пришло время сдавать город. Однако — и тут Богуслав явно торопился одевать себе на голову лавровый венок — сдавать город на определенных условиях. История с отсечением головы Шейна за то, что не смог захватить Смоленск тридцать лет назад, надолго въелась в память всем воеводам Московии. И несмотря на то, что, как казалось, Алексей Михайлович не страдал увлечением отрубания голов за подобные вещи, воеводы предпочитали перестраховываться и не накликать царского гнева. Вот и у Мышкина, чтобы царь не карал его за трусость, созрел план.

— Вы нас отпускаете с оружием и под знаменами, — предлагал воевода Богу славу, — ну, а мы без боя отдаем вам город.

Богуслав задумчиво почесывал свой решительный квадратный подбородок с ямочкой, что так нравилась всем светским дамам.

— Меня гложат большие сомнения, — отвечал Радзивилл, — вы, московиты, настолько плохо зарекомендовали себя здесь, что я опасаюсь, что вы не будете по дороге грабить и убивать тех, кто еще остался в нашей несчастной стране. Нет. Оружие я вам брать не разрешу. Только знамена, да и то не все.

«Что же я скажу царю? Взял, и ушел из города?» — в отчаянье думал Мышкин.

— Нет, господин Радзивилл, я на это пойти не могу, — отвечал московский воевода…

Переговоры затягивались. Богуслав не мог отпустить московитов с оружием, и у него на то были веские причины, но и не менее веские причины заставляли Мышкина не сдавать оружие. Пока шли переговоры, драгуны Богуслава перехватили двух царских курьеров и разбили аванград шедшего к Дюнабургу подкрепления, заставив подмогу ретироваться.

— А скажите, что порох и пули у вас все вышли, что только из-за этого и отступили, а мушкеты побросали, чтобы легче было уйти от преследования, — предлагал Богуслав Мышкину.