Книга Бомбы сброшены! - Гай Пенроуз Гибсон

Но потом меня снова начинают мучить голод и жажда. Я сажусь на кровати и жестами кое-как показываю старухе, что хочу есть и пить. После недолгого колебания она приносит мне ковш с водой и кусок черствого, немного заплесневевшего хлеба. В жизни своей я не пробовал ничего более вкусного! С каждым глотком я чувствовал, как ко мне возвращаются силы. Желание жить и действовать снова окрепло во мне. Я быстро прикончил хлеб и выпил воду. Теперь взглянем на часы. Следует отдохнуть еще час. Сейчас 21.30. Мне все еще нужен отдых. Поэтому я рухнул на постель между стариками, чтобы подремать вполглаза. Каждые 15 минут я поднимался с пунктуальностью часов, чтобы проверить время. Если я пролежу чуть дольше, то наверняка усну мертвым сном, а мне еще предстоит длинное путешествие на юг. 21.45. 22.00. 22.15. Наконец, 22.45. Пора вставать! Я выскальзываю из избы, и старуха захлопывает дверь за мной. Я спускаюсь с крыльца. Что же это: пелена перед глазами со сна, непроглядный ночной мрак или моросящий дождь?

Нет, все-таки это дождь. Я не могу различить пальцы вытянутой руки. Путеводная звезда пропала. Как теперь я буду определять направление? Затем я вспоминаю, что, когда я шел сюда, ветер дул мне в спину. Я снова должен повернуться к нему спиной, чтобы двигаться на юг. Или он сменил направление? Я все еще стою среди гнилых построек отдаленного хутора, и здесь трудно определить, откуда он дует. Так как ветер постоянно меняет направление, то я опасаюсь, что буду просто кружить на месте. Непроглядная темнота, какие-то кусты и заборы. Я натыкаюсь на что-то, и сердце испуганно замирает. Снова заголосил собачий хор, сначала на хуторе, а потом в деревне. Я могу лишь молиться, чтобы в следующую минуту не налететь на русского часового. Наконец я снова выбираюсь на открытое пространство и поворачиваюсь спиной к ветру. Теперь я могу определить, куда идти. Снова вверх по склону холма, вниз в лощину, кукурузные стебли, камни, деревья — все это очень мешает выдерживать направление, так как в роще определить направление ветра почти невозможно. На горизонте вижу непрекращающиеся вспышки орудийных выстрелов и слышу тяжелые раскаты залпов. Это помогает мне не сбиться с пути. Вскоре после 3 часов ночи небо слева немного светлеет, занимается рассвет. Хороший знак. Теперь я уверен, что ветер не менял направление и я все время двигался правильно — на юг.

Я прошел не меньше 10 километров. Вчера я прошел 15 или 20 километров, поэтому я должен был находиться в 25–30 километрах южнее Днестра.

Передо мной поднимается холм высотой около 200 метров, и я карабкаюсь на него. Возможно, с вершины я смогу получше рассмотреть окрестности и наметить себе какие-нибудь четкие ориентиры. Уже рассвело, но с вершины холма я увидел перед собой все тот же монотонный пейзаж. Лишь в нескольких километрах справа и слева можно было различить 3 маленькие деревеньки. Гораздо больше меня заинтересовало то, что мой холм находился в гряде, идущей с севера на юг, поэтому я легко мог определиться с направлением. Склоны гряды были довольно пологими, кое-где на них росли отдельные деревья. Это позволяло сразу обнаружить любого, кто вздумает подняться на гребень. Отсюда можно было легко увидеть приближение противника, вдобавок преследователям пришлось бы подниматься на холмы, что давало мне серьезный запас времени. Да и кто сейчас заподозрит, что я нахожусь именно здесь? У меня полегчало на сердце, особенно потому, что я был твердо уверен: сегодня я сумею преодолеть еще один большой кусок пути на юг. Я хотел бы пройти как можно больше, чтобы компенсировать задержку на отдых.

На глаз холмистая гряда имела длину около 10 километров, это было довольно много. Но действительно ли она столь длинна? В конце концов, успокаивал я себя, ты не раз бегал кроссы по 10 километров — частенько, не так ли? — и укладывался в 40 минут. И если раньше ты мог пробежать это расстояние за 40 минут, то сегодня должен будешь сделать это за 60 минут. Ведь наградой за победу будет твоя свобода. Поэтому представь себе, что просто бежишь марафон!

Наверное, это было дикое зрелище: кросс по гребню холмистой гряды, причем бегун обряжен в грязные лохмотья, босые ноги избиты в кровь. Вдобавок мне приходилось кособочиться, чтобы унять боль в простреленном плече.

«Ты должен сделать это… сосредоточься на беге… и беге… и только беге».

Несколько раз я был вынужден переходить на шаг. Примерно сотню метров я преодолевал быстрым шагом, чтобы восстановить дыхание и немного отдохнуть. Затем снова пускался бегом… это не должно занять более часа…

Но теперь, к сожалению, мне пришлось оставить спасительные холмы, и мой путь лежал вниз по склону. Впереди расстилалась широкая равнина, слегка снижающаяся в том же направлении, что и склоны холмов. Путешествие становится опасным, так как здесь меня будет легче захватить врасплох. Кроме того, время уже подходит к 7 утра, а на солнце нежелательные встречи становятся еще более вероятными.

И снова мои батарейки разрядились. Я хочу пить… есть… спать. До сих пор я не видел ни одной живой души. Надо быть осторожнее? Но что я могу сделать? Я безоружен, устал и голоден. Осторожность? Разумеется, осторожность — это добродетель, но голод и жажда всегда окажутся сильнее. Нужда делает нас беспечными. Немного слева в утренней дымке появляются два хутора. Я должен туда попасть…

На мгновение я останавливаюсь перед дверью сарая и осторожно оглядываюсь, дверь сама распахивается мне навстречу. Пусто! Здание разграблено дотла: ни припасов, ни инвентаря, ничего живого. Хотя, стоп! Крыса стремительно бежит из одного угла в другой. В сарае лежит большая куча кукурузных листьев. Я пытаюсь нашарить хоть что-нибудь в этой куче. Если бы там нашлась пара початков… да хотя бы горсточка зерен. Увы и увы… Я ничего не могу найти. Снова и снова я перебираю листья — ничего!

Внезапно я слышу сзади какой-то шорох. Несколько человек бесшумно крадутся мимо распахнутой двери к другому сараю. Русские или такие же голодные беглецы, как я? И они точно так же гадают: а кто там в сарае?.. Или это грабители, которые обыскивают хутор в поисках новой добычи? Я перебираюсь к следующему хутору и обшариваю его так же старательно. Кукурузные листья я перекладываю чуть ли не поштучно — ничего. Со вздохом разочарования я решаю: если уж мне не удалось найти никакой еды, тогда следует хотя бы отдохнуть. Я закапываюсь в большую кучу листьев и уже готовлюсь устроиться поудобнее, как до меня долетает какой-то новый шум. Рядом по дороге громыхает телега. На козлах сидит мужчина в высокой меховой шапке, радом с ним девушка. Если здесь девушка, мне не следует опасаться, и я выхожу им навстречу. Видя черную меховую шапку, я решаю, что мужчина — румынский крестьянин.

Я спрашиваю девушку: «Нет ли у вас чего-нибудь поесть?»

«Если вы согласитесь есть вот это…» — она достает из сумки несколько окаменевших сухарей. Крестьянин останавливает лошадь. И только сейчас до меня доходит, что я задал вопрос на немецком языке, и мне ответили тоже по-немецки.

«Откуда вы знаете немецкий?»

Девушка объясняет мне, что ушла из Днепропетровска вместе с немецкими солдатами и выучила язык, пока жила там. Теперь она хочет остаться вместе с румынским крестьянином, сидящим рядом с ней. Они бегут от русских.