Книга Чистая вода - Рой Якобсен

На столе лежали два листа, покрытых разноцветными точками, расставленными, казалось, в полном беспорядке, пока глаз не различал в этом скопище цифру «23» на одной странице и букву «В» — на другой. Юн не был дальтоником и успешно справился и с этим, и со всеми другими тестами на восприятие, которым его подвергли.

— Мы почти у цели,— сказал Германсен, но слова эти прозвучали как-то неубедительно. Новости появлялись все реже, бумаги обтрепались, замялись по углам, от самого полицейского попахивало потом. Вначале вокруг него роились помощники, они то и дело приносили кипы бумаг или подзывали его к телефону в соседней комнате. Эти крепкие молодые люди водили Юна на прогулки и заглядывали за занавеску, если он слишком долго плескался в душе. Теперь почти все они уехали. Юну удалось подслушать в вестибюле разговор: Германсен говорил кому-то, качая головой, что это расследование — балансирование между двумя понятиями, равно недоступными его (Юна) пониманию.

Юн удивился. Если все уверены, что убил Лизу он, почему же его не схватят и не посадят в тюрьму, как положено?

Дня за два до Нового года полицейский внезапно, когда пауза в разговоре слишком затянулась, встал и отправился в душ. Мылся он долго. Вернулся в чистой рубашке, надел пиджак, завязал галстук. Навел порядок на письменном столе: часть бумаг отправил в корзину, оставшиеся в образцовом порядке разложил по папкам, убрал и ручки, и пишущую машинку. Все — чистый, пустой стол: с чтением и записями они покончили.

— Уйдя с праздника, Лиза пошла к Карлу, где вы с ним выпивали,— произнес Германсен.

— Может быть,— ответил Юн.

— Не ерничай.

— Ладно.

Они говорили об этом много раз, и Юн всегда отвечал одинаково.

— Она рассказала тебе, что встречи с Хансом и водолазами ничего не дали. Вы пошли к тебе домой и стали строить планы. Дом находился в полном вашем распоряжении, Элизабет не было. Позже, ночью, вы пошли на Лан-геванн.— Он замялся.— Одежду Лизы нашли на Нурдёй, но это означает лишь, что ты положил ее под тот камень, а не то, что Лизу убили там. Мм… я думаю, она вновь изменила тебе.

Юн повторил — уже в который раз,— что Лиза никогда ему не изменяла. И он был верен ей. Просто им не повезло: их все время преследовали обстоятельства. Но друг друга они не предавали, а были словно правая и левая рука.

— В вагончике горел свет, и вы поняли, что водолазы вернулись с праздника. Лиза попросила тебя подождать снаружи, пока она поговорит с ними. Ты ждал, но она не возвращалась. Ты терпел ее прежние измены — не знаю, сколько их было,— потому что ей всегда удавалось запудрить тебе мозги. Она ведь женщина, к тому же хитрая.

Но в ту ночь чаша терпения переполнилась. Она успела внушить тебе, что возвращается на остров, к своему Юну. И вы наконец воплотите в жизнь свою мечту о вечном детстве, романтичном и отъединенном от всех, вам оставалось только спровадить из дома Элизабет. Я правильно излагаю?

Последние предположения были новыми. Прежде все заканчивалось на ссоре с водолазами, в ходе которой Лизу убивали по неосторожности.

Юн наблюдал за своей реакцией словно со стороны. Он не покраснел, слушая Германсена, не напрягся. Руки спокойно лежали на подлокотниках, а в глазах застыло самодовольное спокойствие.

— Но ты забыл, что Лиза, в отличие от тебя, уже давно не ребенок. Все эти мечты сохранились только у тебя, она свои растеряла, соприкоснувшись с большим миром. И она опять предала тебя — с этим идиотом водолазом.

Зная, что Германсену это не нравится, Юн засмеялся. Полицейский не одернул его и, кажется, даже смутился.

— Ты сидел и ждал, пока она выйдет. И тогда тебе хватило одного взгляда, чтобы понять: то, о чем ты мечтал,— пустое, смех один. Она все растоптала, сгубила, и, только освободившись от нее,— такой, какой она была в ту минуту,— ты мог сохранить то, что для тебя было важно.

Он вздохнул и продолжал:

— Деньги ей были не нужны, она тебе наврала. На Лан-геванн она шла, чтобы уломать Георга: он отказал ей на празднике, а отказов она не выносила. Лиза ведь совсем не то чистое, хотя и взбалмошное дитя, каким ты привык ее видеть, Юн. Тебя она взяла с собой не выбивать из водолазов деньги, а за компанию, чтоб не скучать дорогой,— путь ведь неблизкий. Еще с самого первого романа с Хансом она относилась к тебе как к шуту гороховому.

Когда в школе кто-то проявлял к Юну дружеское расположение, он настораживался и начинал цепляться к доброхоту, пока тот не выпаливал (выдавая свои истинные намерения), что Юна можно только презирать и сторониться, а по-хорошему он не понимает. И это было куда надежнее, чем таящиеся в дружбе многочисленные опасности и подводные камни.

Но к Германсену даже цепляться не пришлось, он сам раскрыл свои карты.

— Ты был глубоко потрясен тем, что совершил, и даже потерял память. Теперь хаотичные обрывки воспоминаний никак не состыковывались. Зато все время всплывали в самый неподходящий момент. От безысходности ты вынужден был сочинить из этих фрагментов связную историю, с которой мог бы жить. Ты решил считать Заккариассена убийцей, во всяком случае истинным виновником деградации Лизы, а следовательно, и происшествия у Лангеванн. Потом, поняв, что эта версия нежизнеспособна, ты переметнулся на Ханса, затем на водолазов — на всех, кто, по-твоему, довел Лизу до падения.

Полицейский умолк. Юн заметил, что лысина у него взмокла. Взгляд уже не был, как прежде, спокойным и проницательным. Казалось, Германсен мучительно ждет, какова будет реакция Юна. Вдруг хоть это поможет расследованию? Юн не отреагировал никак.

— Я этого не делал,— сказал он.

— Не хочешь рассказать подробности?

— Я не в тюрьме. Если б я убил, я бы сидел в тюрьме. Германсен скрестил руки на груди и опустил глаза.

— Я обращался с тобой как с нормальным человеком,— сказал он,— хотя на острове тебя считают сумасшедшим. Теперь я вижу, что ошибся. Давай повторим все еще раз.

22

Было пять часов утра. Заснеженная гавань молчала. Все спало глубоким сном. Только к гостинице подъехал грузовичок с продуктами, и водитель штабелем составил на крыльце ящики со свежим хлебом, от них шел пар. Правда, Юн и сегодня заметил, что от одной из машин на стоянке уже тянется вниз, в гавань, петляя между складами, свежая цепочка следов. Она появлялась тут каждое утро, когда шел снег. Это были следы капитана Небольшого рейсового кораблика, ходившего вдоль островов.

Юн оделся и вышел из комнаты. Он не встретил никого ни в коридоре, ни на лестнице. За стойкой администратора тоже не было ни души. Никем не замеченный, Юн вышел на мороз, по чужим следам добежал до гавани и забрался на борт кораблика.

Два часа он трясся от холода, спрятавшись на баке, пока, совершенно закоченев, не высадился на остров.

Снегом завалило дорогу. И вообще все. Остров впал в спячку.

Дом был похож на пустую скорлупу: голые стены, черные провалы окон; холодное и обобранное до последней нитки жилище, можно подумать, здесь пытались скрыть следы тяжкого преступления. На дощатом, без единого коврика полу одиноко стояло старое облезлое кресло — свидетельство блестящей карьеры отца, старшего рыболовецкой бригады.