Книга Два талисмана - Ольга Голотвина

— Так я и говорю: как его изловишь?.. — вернулся к прежней теме Алки.

Но тут хлопнула дверь.

Все радостно вскинули кружки навстречу вошедшему Аштверу. Но улыбки разом исчезли с лиц стражников, когда на их дружное приветствие ответил тяжелый взгляд.

— Хорош пиво лакать, парни. Сейчас будем драться. И крепко.

— Свободный же день… — вздохнул Алки безнадежно и очень тихо. Но командир услышал.

— Передохнём, когда передохнем. Мне только что нащебетали: в Змеином ущелье у Ирслата есть нора… Гижер, слыхал про Змеиное ущелье?

— Слыхал и бывал, проведу.

— Вот и славно, а то я там сроду не был… Эта бернидийская падаль держит там людей для продажи за море. Свободных, аршмирцев. Сегодня «Вредина» должна прийти за живым грузом. Может, уже подходит.

Десятник не успел закончить свой рассказ, а все уже встали со скамьи. Лица жесткие, недобрые — видно, давние у них счеты с неведомым Ларшу Ирслатом.

Юноша был рад и горд: сейчас он вместе с этими решительными парнями отправится кого-то спасать!

А вот Алки выглядел растерянным:

— Эх, а я-то — без меча! Хотел, дурак, родителей навестить, а мать не любит, когда я с оружием…

— Ларш, отдай свой меч Алки, — распорядился десятник. — А сам беги на таможню. Скажи, чтоб таможенники прислали береговую охрану нам на подмогу. Контрабандисты — это их добыча, так пусть не сидят, как сычи по дуплам, а изволят поработать.

Ларш растерянно глянул на Аштвера. Такого он не ожидал. Сейчас потомок Первого Спрута чувствовал себя мальчишкой, которого старшие ребята не берут в игру.

Наверное, он стал бы проситься, чтобы стражники взяли его с собой. От этого унижения его спас наррабанец Даххи:

— Командир, пошли за подмогой трактирщика, нас и так мало. А оружие… — Он обернулся к владельцу «Двух яблонь», слушавшему их разговор. — Метвис, на время верни арбалет, что я тебе в заклад отдал.

— Ты с моих парней заклады берешь?! — гневно изумился командир.

— Не за выпивку, — поспешил наррабанец заступиться за испуганного хозяина. — Я у него взял деньжат в долг. И арбалет мой, не казенный.

Аштвер нетерпеливым взмахом руки отмел объяснения.

— Только арбалет? Или и стрелы при нем?.. — спросил он Метвиса. — О, вот и отлично. Волоки сюда арбалет и стрелы, дашь на время Алки, он потом тебе вернет. А сам — бегом на таможню. Слугу не посылай, он у тебя дурень. Сам беги, с тебя после и спрошу. Скажешь: Аштвер и его парни в Змеином ущелье поджидают «Вредину». Нужна подмога, да поскорее!

* * *

Бывшая тетушкина хозяйка, госпожа Прешрина, сдержала слово, взяла на себя все хлопоты с погребальным костром. Наверняка торговалась, старалась выгадать на мелочах (не зря же сейчас бормочет про дороговизну, про неуступчивость жрецов и торговцев). Но Авита не стала проверять ее расчеты. Ну, выгадала женщина что-то из денег, заплаченных вперед за аренду дома, — так пусть оно ей пойдет за труды…

В погребальном ущелье меж скал уже горело несколько костров, возле каждого стояли люди с тяжелыми взглядами. Авита украдкой посматривала на молодую женщину, почти девочку, с опухшим от слез лицом. Женщина, оцепенев, глядела в огонь, а двое пожилых мужчин, стоя рядом, следили за ней с тревогой. Видимо, опасались, что бедняжка кинется в пламя.

Авита жадно запоминала слепой блеск глаз, бледные губы, растрепавшуюся у виска прядь. До боли в пальцах захотелось сразу же, немедленно сделать набросок. Но, разумеется, художница даже не потянулась к мешочку, в котором носила навощенную дощечку и острую палочку.

Женщине набросили на плечи плащ и повели прочь от костра. Авита заставила себя отвести глаза, не пялиться на чужое горе, и мысленно отругала себя за равнодушие: ведь она хоронит родственницу!

Но что поделаешь: не могла Авита заставить себя тосковать о женщине, которую последний раз видела несколько лет назад.

Госпожа Афнара возлежала на погребальном покрывале, наброшенном на поленницу. Смерть придала этой женщине, сварливой и горластой при жизни, спокойное достоинство, лишила суетливости. Ее вид внушал уважение и сочувствие…

Впрочем, нет. Не смерти она была этим обязана, а умелым рукам здешних старух, которые за пару медяков любого покойника обрядят, смоют кровь, уложат в благообразной позе…

А на полу, возле сундука, тетушка наверняка выглядела жалко, нелепо и страшно.

Возле сундука, да… Возле сундука, на который она полезла среди ночи, чтобы заглянуть на полку. На давно пустующую полку, покрытую слоем пыли. Причем не зажгла огня, в темноте полезла. И не кликнула служанку…

Девушка обернулась к стоящей рядом Прешрине:

— А служанка покойной тетушки… ну, Гортензия… больше не появлялась?

Домовладелица, очень респектабельно выглядевшая в своем серо-желтом платье, ответила негромко, но с чувством:

— Если бы эта паскуда явилась, я бы стражу кликнула!

— Мне нужно с нею поговорить. Она ведь была в ту роковую ночь рядом с тетей Афнарой.

— Как же, была она… Я в то утро к дому подошла, остановилась у забора: там какой-то мерзавец доску оторвал. Смотрю, сокрушаюсь — недавно ведь забор покрасила… И вижу, бежит эта потаскушка. Да расфуфыренная такая, да шаль на голове… Тут уж и гадать не надо: проплясала всю ночь у моря. Там, когда погода хорошая, танцульки устраиваются для матросов и для таких вот беспутных девчонок.

— Вот как? — заинтересовалась Авита. — А был ли у Гортензии свой ключ?

— Был, но эта дрянь ухитрилась его потерять. Мне пришлось отпереть дверь своим ключом.

Авита озадаченно замолчала. До сих пор своим зрением художницы она видела картину: служанка со светильником в руках стоит на пороге и с ужасом смотрит на лежащую у сундука старуху.

Значит, служанки не было ночью рядом с госпожой? Причем ушла она уже после того, как хозяйка легла спать: вряд ли сама тетушка Афнара поставила у кровати стакан молока, который забыла выпить.

Стакан молока…

Словно щелкнул ключ, открывая тугой замок. Авита вздрогнула.

Надо найти того стражника, Ларша. Больше некому рассказать о своих догадках. И больше никто не поможет найти Гортензию.

* * *

«Слугу, Метвис, не посылай, он у тебя дурень. Сам беги на таможню, с тебя после спрошу!»

Именно так и сказал десятник Аштвер — и потому немолодой и весьма полный человек должен галопировать по улице, изображая сорвавшегося с привязи жеребца. А улица поднимается широкими ступенями от моря — побегай-ка по ней в сорок восемь лет!

А слуга действительно дурень. И на этого дурня оставлен кабак. Страшно подумать, что творится в «Двух яблонях» без хозяйского глаза, а он, Метвис, бежит на таможню, как будто ему собак вслед спустили!