Книга Дева в голубом - Трейси Шевалье

Жан Поль убрал свою ладонь с моей, чтобы пощупать материю. Для этого хватило большого и указательного пальцев, остальные прикасались к моей обнаженной руке.

— Le lin. А по-английски?

— Лен. Я всегда ношу льняную одежду, особенно летом. Люблю естественные цвета, белый, коричневый. Тут я запнулась.

Для перечисления оттенков моего французского явно не хватало, скажем, как будет по-французски «пемза», «жженый сахар», «ржавчина», «охра», «сепия», «цвет небеленого полотна» и так далее?

Жан Поль отпустил мой рукав и переложил руку на руль. Я взглянула на свою ладонь, покоящуюся после преодоления стольких трудностей у него на плече, и чуть не заплакала. С большой неохотой я убрала ее оттуда, сунула под мышку, сбросила пиджак Жана Поля и посмотрела вперед. С чего это мы, собственно, заговорили о моих вкусах в одежде? Мне было холодно, хотелось домой.

— Гёте, — фыркнула я, упираясь каблуками в пол и раздраженно откидываясь на спинку сиденья.

— Что Гёте?

Я перешла на английский:

— Только вы способны в такой момент вспомнить кого-нибудь вроде Гёте.

Жан Поль щелчком выбросил окурок и поднял окно. Затем открыл дверь, вышел из машины, размял затекшие ноги. Я протянула ему пиджак и переместилась на водительское сиденье. Он накинул пиджак и наклонился, положив одну руку на дверь, другую — на крышу машины. Он посмотрел на меня, покачал головой и вздохнул — получилось нечто вроде сердитого шипения сквозь стиснутые зубы.

— Не люблю вмешиваться в семейные дела, — негромко проговорил он по-английски. — Даже в тех случаях, когда не могу оторвать от чьей-то жены глаз и она вечно спорит со мной, и злит, и привлекает в одно и то же время. — Он наклонился, быстро поцеловал меня в обе щеки и начал уже было разгибаться, когда моя рука, моя предательская рука, взметнулась вверх, обхватила его за шею и потянула вниз.

Я уж и не помню, когда в последний раз целовалась с кем-нибудь, кроме Рика. Забыла, какими разными могут быть мужчины. Губы Жана Поля были податливыми, но плотными, лишь слегка намекая на то, что располагается за ними. У него был пьянящий запах; я оторвалась от его губ, потерлась щекой о наждак скул, уперлась носом в шею и глубоко вдохнула. Он опустился на колени, отвел мою голову немного назад и пробежался, как гребенкой, пальцами по волосам. Улыбнулся:

— Знаете, Элла Турнье, эти рыжие волосы делают вас похожей на француженку.

— Вообще-то я их не красила.

— А я этого и не утверждаю.

— Это Рик… — Мы оба застыли как по команде, Жан Поль перестал поглаживать мои волосы.

— Извините, — пробормотала я. — Я совсем не хотела… — Я вздохнула и нырнула на самую глубину. — Знаете, раньше я никогда не чувствовала, что мне с Риком плохо, но сейчас ощущение такое, будто что-то… будто мы пытаемся решить ребус — все детали на месте, а картинка все равно не складывается. — В горле у меня пересохло, и я замолчала.

Жан Поль оставил мои волосы в покое.

— Слушайте, Элла, мы поцеловались, но из этого еще не следует, будто ваш брак пошел прахом.

— Нет, но… — Я остановилась.

Если у меня появились сомнения относительно нашего с Риком будущего, то и делиться ими следует с ним, а не с кем другим.

— Мне хочется видеться с вами, — упрямо сказала я. — Это возможно?

— В библиотеке — да. Но не на заправочной станции. — Он взял меня за руку и поцеловал ладонь. — Au revoir, Ella Tournier. Bonne nuit.[50]

— Bonne nuit.

Он выпрямился. Захлопнув дверь, я смотрела, как он идет к своей консервной банке и залезает внутрь. Он включил двигатель, слегка посигналил и отъехал. Хорошо, что он не настоял на том, чтобы я уехала первой. Я дождалась, пока за поворотом длинной, усаженной с обеих сторон деревьями дороги исчезнут габаритные огни, глубоко вздохнула, взяла с заднего сиденья Библию и, положив ее на колени, устремила взгляд на дорогу.

Я сама поразилась, как легко солгала Рику. Мне всегда казалось, что ложь он распознает сразу, что вины своей мне не скрыть, что он слишком хорошо меня знает. Но люди видят то, что хотят увидеть; Рик создал определенный образ Эллы и от него не отступал. Когда я вошла в дом с Библией под мышкой, всего полчаса назад расставшись с Жаном Полем, Рик оторвался от газеты и весело бросил «Привет, детка», словно ничего не произошло. Именно такое ощущение испытывала я, глядя на золотистую шевелюру Рика, освещаемую настольной лампой, когда темная машина, дым, пиджак Жана Поля — все осталось далеко позади. Выражение лица его было открыто и простодушно, он ничего от меня не скрывал. Да, я почти готова была согласиться, что и впрямь ничего не произошло. Жизнь бывает на удивление пестра.

Насколько все было бы проще, если бы Рик оказался каким-нибудь ничтожеством, подумалось мне. Только ведь за ничтожество я бы никогда не вышла. Я поцеловала его в лоб.

— Сейчас покажу тебе кое-что.

Он отодвинул газету и выпрямился. Я встала рядом с ним на колени, вытащила Библию из сумки и положила перед ним.

— Так-так. — Он осторожно провел пальцами по обложке. — И откуда же это сокровище? Я так до конца и не понял, куда ты ездила.

— Тот старичок из мэрии Ле-Пон-де-Монвера, месье Журден, обнаружил этот экземпляр в архиве и дал его мне.

— Так теперь она твоя?

— Ну да. Взгляни сюда, на первую страницу. Видишь? Все это мои предки. Сомнений нет.

Рик пробежал список глазами, кивнул и улыбнулся мне:

— Стало быть, ты своего добилась. Нашла, что искала!

— Да. Правда, с помощью других, да и удача сопутствовала, но в общем — да. — Я не могла не заметить, что Рик отнесся к находке куда более равнодушно, чем Жан Поль.

От этой мысли меня даже пот прошиб — стыдно стало: совершенно неуместное сравнение. «Хватит, — резко одернула я себя. — Забудь про Жана Поля. Довольно».

— Знаешь, это ведь очень дорогая вещь, — сказал Рик, — она кучу денег стоит. Ты уверена, что он отдал ее тебе? А расписку ты не попросила?

Я недоверчиво посмотрела на него:

— Разумеется, нет… Разве ты требуешь расписки, когда я тебе что-нибудь дарю?

— Оставь этот тон, Элла, я просто стараюсь прояснить ситуацию. Ты ведь не хочешь, чтобы он передумал и потребовал Библию назад? Если у тебя есть какая-нибудь бумага — никаких проблем. Так или иначе, надо положить ее в банковский сейф. Лучше всего в Тулузе. В здешнем отделении вряд ли есть сейфы.

— Никаких сейфов! Библия будет в доме, при мне! — Я бросила на него гневный взгляд. Тут-то как раз это и произошло: подобно тому, как, если смотреть в микроскоп, на твоих глазах одноклеточное без каких бы то ни было видимых причин делится надвое, мы распались на два обособленных существа, каждое со своим взглядом на мир. Странно, до этого разделения я не отдавала себе отчета в том, насколько едины мы были.