Книга Падшие ангелы - Трейси Шевалье

Я кивнула. Но я знала, что ничего завтра мамочке не скажу. Ее не было здесь сегодня, когда она была так мне нужна. А завтра уже не имело значения.

Февраль 1908

Китти Коулман

К моему удивлению, разговор с Мод оказался труднее, чем с Ричардом.

Реакция Ричарда была предсказуемой — бешенство, которое он скрывал перед полицией, но которому дал волю в кебе по пути домой. Он кричал о семейной чести, о позоре для его матери, о бесполезности нашего дела. Всего этого можно было ожидать — я знала реакцию других мужей. Мне еще повезло, что Ричард столько времени не говорил ни слова. Он считал, что моя деятельность в СПСЖ — невинная забава, которой я предаюсь между чаепитиями. И только теперь он по-настоящему понял, что я — суфражистка.

Одна вещь, сказанная им в кебе, действительно меня удивила.

— А как насчет твоей дочери? — прокричал он. — Теперь, когда она почти женщина, ей нужен пример получше того, что подаешь ты.

Я нахмурилась — как-то витиевато он это сказал. За его словами скрывалось что-то еще.

— Что ты имеешь в виду?

Ричард уставился на меня с недоумением и смущением.

— Она тебе не сказала?

— Что не сказала?

— Что у нее начались э-э-э… — Он неопределенно помахал рукой у моей юбки.

— Начались? — воскликнула я. — Когда?

— Уже несколько месяцев.

— А почему ты об этом знаешь, а я — нет?!

— Я был с ней в тот момент, вот почему! Это была такая унизительная ситуация для нас обоих. В конечном счете ей пришлось обратиться к Дженни — тебя дома не было. Мне уже тогда нужно было догадаться, как глубоко ты увязла в этих глупостях.

Ричард мог бы сказать и больше, но, видимо, почувствовал, что в этом нет нужды. Я вспоминала то время, когда у меня начались месячные, — как я со слезами побежала к своей матери и как она меня успокоила.

Остальную часть дороги до дома мы молчали. Когда мы вернулись домой, я взяла свечку со стола в коридоре и пошла прямо в комнату Мод. Я села к ней на кровать и посмотрела на нее в тусклом свете, спрашивая себя, какие еще тайны прячет она от меня и как ей сказать то, что я должна.

Она открыла глаза и села, прежде чем я успела произнести хоть слово.

— Что, мамочка? — спросила она таким голосом, что у меня возникли сомнения — спала ли она.

Лучше всегда быть откровенной и говорить без обиняков.

— Ты знаешь, куда я сегодня ездила, пока ты была в школе?

— В штаб СПСЖ?

— Я была в Какстон-холле — там проводилось собрание за женский парламент. Но потом я с некоторыми дамами пошла на Парламент-сквер — мы пытались пройти в Палату общин.

— И что — удалось?

— Нет. Меня арестовали. Мы с твоим отцом только что вернулись из полицейского участка на Каннон-роу. Отец, конечно, в ярости.

— Но почему тебя арестовали? Что ты сделала?

— Я ничего не сделала. Мы просто пытались пройти сквозь толпу, когда полицейские схватили нас и швырнули на землю. Мы встали, а они снова бросили нас на землю, а потом еще и еще раз. Синяки у меня на плечах и груди довольно впечатляющие. У нас у всех такие.

Я не добавила, что многие из этих синяков были получены во время поездки в «черном вороне», что кучер закладывал крутые повороты, отчего нас бросало на стенки, что боксы в карете были ужасно маленькие и мне казалось, будто меня заперли в вертикальном гробу, что там пахло мочой, а мочились там наверняка сами полицейские, чтобы еще больше нас унизить.

— А Каролину Блэк тоже арестовали?

— Нет, она отстала — ей нужно было поговорить с кем-то из знакомых, а когда она попыталась присоединиться к нам, полиция нас уже схватила. Она ужасно расстроилась, что ее не арестовали. Она даже сама пришла на Каннон-роу и села с нами.

Мод молчала. Я хотела спросить у нее о том, о чем мне рассказал Ричард по пути домой, но не смогла себя заставить. Легче было говорить о том, что случилось со мной.

— Завтра утром я иду в суд, — продолжила я. — Меня могут отправить прямо в Холлоуэй.[21]Я хотела попрощаться.

— Но сколько… тебя продержат в… тюрьме?

— Не знаю. Может быть, до трех месяцев.

— Три месяца! Что же мы будем делать?

— Ты? С тобой все будет в порядке. Но я хочу попросить тебя кое о чем.

Мод взволнованно посмотрела на меня.

Но еще до того, как я вытащила учетную карточку и начала рассказывать ей о неделе самоограничения — кампании, предпринятой СПСЖ для сбора денег, — я поняла, что делаю не то. Я — ее мать, я должна была успокаивать и утешать ее. Но я, видя, как помрачнело ее лицо, продолжала говорить ей о том, что она должна просить наших соседей, а также всех гостей вносить пожертвования на эту карточку, чтобы она потом отправила их в контору СПСЖ в конце недели.

Не знаю, почему я была такой жестокой.

Дороти Бейкер

Я, как правило, не ввязываюсь во всякие семейные дрязги. Я прихожу в половине восьмого утра, а ухожу в семь вечера. Или в шесть, если подается холодный обед. Я ни во что не вмешиваюсь, у меня нет никаких мнений. А если и есть, то я держу их при себе. У меня есть собственный маленький домик, взрослые дети с их собственными драмами — мне хватает. Дженни — та другая, ей только дай волю, она во все будет нос совать. Чудо, что ей его еще не прищемили.

Но вот кого мне жалко, так это мисс Мод. На днях вечером я шла домой в густом тумане и увидела ее впереди себя. Я никогда прежде не видела ее в Тафнел-парке. Нет у нее поводов, чтобы туда ходить, ее жизнь течет в других направлениях — к северу и западу, к Хайгейту и Хэмпстеду, а не к Тафнел-парку и Холлоуэю.[22]Нечего девочке из семьи с таким достатком делать в этих местах.

Улицы здесь не то чтобы уж очень опасные, но все равно, не понравилось мне, что она гуляет здесь, особенно в этом молоке. Тут можно исчезнуть, и никто потом не найдет. Я решила, что должна незаметно проводить ее, чтобы ничего не случилось. Куда она идет, было ясно как божий день. Не могу сказать, что я ее порицаю, будь я на ее месте — сделала бы то же самое, хотя если живешь, как я, вблизи от этого заведения, то особого желания ходить туда не возникает. Правда, никого из моей семьи там нет. Мои дети разыгрывают свои драмы, не перешагивая рамки закона.