Книга Товарищ Ссешес - Леонид Кондратьев

— На север не идите — топь. А насчет рыбалки не прав ты, Николай, сын Антона… — И добавил еле слышно себе под нос: — Смотря какая охота… И на кого…

В чуть затуманенном ароматами и вкусом чая разуме Ссешеса, наблюдающего за сборами Иванова, еще долго висела наполненная кристальным холодом и подземной тьмой мысль: «Ну что ж, обертка показана, первый слой вызвал у него усмешку, второй опасение… Третий… — Пусть пока живет…»

Глава 11

ПОДГОТОВЛЕННЫЙ ХОЛСТ

05.08.1941 г. Примерно два часа ночи

Серебристый ночной полумрак расцвечивало тепловое зрение, из сумерек выступали светящиеся пятна палаток и яркое солнце небольшого костерка. Силуэты часовых, находящихся в секретах, просвечивали сквозь наполненную тьмой листву. Поползли медленные, ленивые мысли, сопровождающие рассеянное блуждание взгляда: «Хорошее размещение, и не скажешь, что хумансы». Неслышной тенью проскользнув за периметр поляны и в очередной раз кинув прощальный взгляд на оставленное сонное царство, дроу не смог не отдать дани уважения профессионализму прибывших гостей. Множественное перекрытие секторов ответственности и удачное расположение секретов позволяло если не избежать ночных неприятностей, так многократно снизить потери. Во всяком случае, возникшее было детское желание (основанное на воспоминаниях одной очень веселой ролевки и пары десятков вызвавших мерзкую дрожь наслаждения полуразмытых сцен, явно не принадлежавших ранее человеку и промелькнувших в памяти) подкрасться и нарисовать спящим дополнительные улыбки — хоть углем, а хоть и острой сталью — внезапно исчезло.

Через полчаса скольжения по ночному лесу, наполненному величественными звуками теплой летней ночи, дроу вышел на небольшую полянку — скорее, даже просвет, заросший мелким кустарником, в котором человеческая часть памяти моментально распознала шиповник. Тяжелые, наливающиеся серебристой темнотой ночи бутоны, распространяющие вокруг умопомрачительный аромат, длинные, усыпанные скрытыми в тени листьев колючками плети и свет четвертинки луны, выглядывающей из одеяла облаков, — все это создавало ощущение нереальности происходящего. Особенно если учитывать невозможность цветения шиповника в августе. Подойдя к темной, неподвижно застывшей в окружении кустарника фигуре, Ссешес опустился рядом с ней на колени и тоже подставил лицо лунному свету, глубокими вдохами заставив себя погрузиться в тишину и кристальную чистоту ночи, оставив все неприятные мысли где-то вдалеке…

— Ну и как тебе этот рыбак, Глава? Думаешь, зря он о рыбалке говорил? Рыбалка — дело сторожкое… вдумчивое. Он и на охоте выстрел зря не потратит, и подранка не оставит. Такие на мелочь не размениваются… А ты дичь знатная, трау… — (Чуть вздрогнувший от внезапно раздавшегося голоса Духа Чащи дроу прикрыл глаза и, пробежавшись по воспоминаниям сегодняшнего, казавшегося бесконечным дня, неожиданно хриплым голосом задумчиво произнес:

— Слишком спокойный, слишком уверенный… слишком наглый для хуманса… В иное время и при других обстоятельствах… — при этих словах тело дроу слегка передернулось от предвкушаемого наслаждения, — жаль, что возможный союзник и политические выгоды перевешивают наслаждение танца с ним… Многодневного танца тьмы и стали, достойного войти в летописи Дома…

Мерный шелест листьев, складывающийся в речь, шелестящие, лишенные всяческих эмоций слова, невесомыми лепестками падающие в ночной тиши.

— Медленно снять шкуру захотелось… Правильно вас, трау, детьми тьмы за глаза называли, любители вы этого дела. Только что за картину ты перед глазами этого хуманса рисуешь? Детский рисунок, простые кружева… зачем… неужели думаешь, что он еще не понял и не посмотрел глубже? Хотя подставляешь второй слой личности ты, Глава, виртуозно — даже я иногда сомнения испытываю: вдруг ты на самом деле такой, каким пытаешься казаться…

Шипящий шепот, расцвеченный одновременно яростью и властью, моментально развеял очарование наполненной волшебством и спокойствием ночи:

— Молчи! «Ужас леса», «Прадед черной ели», «Душа гнилой дубравы» — так вроде называли тебя хумансы в своих самых страшных сказках и легендах. Ты же еще помнишь хруст костей человеческих младенцев в корнях… Сладкий вкус стекающей жертвенной крови и это волшебное ощущение полной власти над попавшим в твои владения хумансом…

Откинувшийся назад дроу устремил немного расфокусированный взгляд в безбрежную глубину ночного неба, тихо и доверительно продолжил:

— Пусть все идет как идет… Неужели тебе не интересно развитие этой смешной истории под названием жизнь? Это же ваше любимое времяпрепровождение — наблюдение за проносящимися табуном диких коней событиями. Так что пока не вмешивайся, если только… не маленький… сам разберешься. А пока тебе задание — после похода к нарисованной тобой картине нужно будет заняться другими ближайшими источниками. Подготовь список. Пока мэллорны вырастут, я сам зазеленею, да и знаешь, что может сделать толпа хумансов с топорами. Так что, пока наши гости будут уверены, что они знают наше слабое место, нам надо запустить столько источников, сколько есть в нашей досягаемости, — и знать о них хумансам совсем не обязательно. А там и мэллорны подрастут.

— Понял, Глава. Будет сделано…

5.08.1941 г. День

Передвижение по густым лесам Западной Белоруссии имеет несколько особенностей. Например, только после ирригационных работ, выполненных в послевоенные годы, большая доля болот просто перестала существовать или превратилась в лесные озера — следы торфоразработки. А в описываемый момент времени покрытые густым, практически непролазным лесом аллювиальные холмы и небольшие возвышенности, частым гребнем пересекающие протяженные заболоченные участки местности, представляли собой мрачный и запутанный лабиринт. Нет, с самолета все это выглядело очень красиво. Под крылом плыли живописные участки леса с перемежающимися лиственными и хвойными деревьями, радостные ярко-зеленые поляны, окруженные густо-зелеными жабо из ивняка и молодой поросли деревьев. Но стоило только спуститься с небес на эту грешную землю, как все очарование моментально пропадало. Живописные рощи при пристальном рассмотрении оказывались заросшими ельником и заваленными гниющими стволами непролазными чащобами. Радостные поляны, так привлекающие взгляд наблюдателя своей зеленью, вблизи влажно улыбались многочисленными открытыми бочажками и вдобавок могли даже произвести парочку звуков, заставив праздного туриста покрыться слоем крупных мурашек, геологи, кстати, до сих пор спорят о механизме воспроизведения болотами этих низкочастотных, вызывающих чуть ли не генетический страх булькающих рулад. Вдобавок окружающие эти практически бездонные врата в преисподнюю, бывшие когда-то системой разветвленных древних озер, миленькие, радостные кустики вблизи оказывались чудовищным переплетением ветвей, корней и встречающихся в самом неожиданном месте плетей ежевики. Нет, участки нормальной местности в данном районе тоже встречались, например, иногда в болота врезались пологие гряды, на которых то ли волей природы, то ли после скоротечного лесного пожара осталась только небольшая шапка зелени. Вот в таких неожиданных местах иногда и можно было встретить следы жизнедеятельности человека. Например, как в данном случае — немного покосившийся сарай, подпертый с одного бока слегами, и практически незаметная, причудливо огибающая стволы редких сосен тропинка с разбросанными на ней редкими кляксами подорожника. Если бы заинтересованный наблюдатель проскользил взглядом по этой тропинке, еще неделю назад он мог бы уткнуться в маленький, аккуратный хутор из пяти домов, стоящий практически на самом берегу болота, в одном месте, кстати, стараниями свиней и ребятни превращенного в аналог небольшого, но очень грязного озерца. Хаты из потемневших от старости бревен, сараи, улыбающиеся небу радостными светлыми соломенными крышами. Чуть покосившиеся плетни с обязательными надетыми на колья треснувшими крынками — этот как будто сошедший с кадров кинохроники хуторок был стерт, сметен с лица земли небрежной кистью какого-то гигантского существа. Во всяком случае, именно такой вид открывался на месте его расположения с отстоящего на полтора километра лесистого болотного острова. На выцветшем от жары склоне гряды, обращенном к болоту, выделялся странный мазок коричнево-зеленого цвета, начинающийся где-то в середине окружавших хуторок огородов, забирающийся в глубину темно-зеленого травянистого болотного моря примерно на четыреста — четыреста пятьдесят метров и постепенно утончающийся. Выемка — болотное окно, заполненное коричневой жижей и постепенно переходящее в буквально выеденное в береге углубление, на месте которого еще недавно находились деревенские дома.