Книга Рай под колпаком - Виталий Забирко

Я встал и, полный смятения, хотел выйти на балкон, но тут сзади раздался шорох. Обернувшись, я увидел, как кровать медленно вползает в стену и закрывается дверцами. Только тогда я обнаружил в гладких белых стенах практически незаметные большие двери. Однако открывать и обследовать, что за ними кроется, не стал — в первую очередь следовало разобраться, где я нахожусь. Свою одежду я нигде не увидел, поэтому, как был, в трусах, открыл дверь на балкон и вышел.

Балкон находился на втором этаже особняка, стоящего на холме у реки. Сзади, над крышей, нависала розовая стена купола, а перед домом простирался большой цветущий сад. Лишь тогда я понял, чем пахло в комнате — цвела вишня. Под балконом кто-то негромко разговаривал, я глянул вниз и увидел небольшой бассейн, возле которого на полированных гранитных плитах террасы раскачивался в кресле-качалке Валентин Сергеевич. Он вел с кем-то неторопливую беседу, но собеседника видно не было — скрывал большой козырек под балконом.

Перегнувшись через перила, я хотел окликнуть Бескровного, но спросонья из горла вырвалось лишь невразумительное мычание.

Валентин Сергеевич поднял голову, увидел меня, помахал рукой.

— С добрым утром! — поприветствовал он. — Как спалось в новом доме? Спускайтесь к нам.

Все еще плохо соображая, я вновь оглядел открывающуюся со второго этажа панораму и только тогда начал кое-что узнавать. Излучина реки, противоположный пологий берег и стена купола ничуть не изменились, зато косогор, на котором располагалось садоводческое товарищество «Заря», претерпел существенные изменения. Поросший жухлой прошлогодней травой пятачок у обрыва превратился в закованную в камень площадку, огороженную парапетом, земля в саду была ухоженной, между деревьями не проглядывало ни одного строения, а домик писателя стал вот таким вот особняком. Как и обещал «бригадир» в оранжевом комбинезоне — и выселять нас с писателем не пришлось. Поневоле позавидуешь таким технологиям домостроения.

Вернувшись в комнату, я опять испытал недоумение — выходных дверей не было. Лестницы с балкона во двор тоже. Как мне отсюда выйти, не прыгать же со второго этажа — тут метров пять будет…

Немного раскинув заторможенным сознанием, я обследовал дверцы в стенах. Вначале попал в небольшую комнату, где на свисающих с потолка кронштейнах был развешен богатый мужской гардероб, а у стен в одном ячеистом стеллаже стояла разнообразная обувь, а в другом — разложено по полочкам мужское белье. Следующая дверца вела в обширную туалетную комнату с ванной, душем, умывальником, унитазом, биде и еще черт-те чем. Не раздумывая, я забрался под душ, затем почистил зубы и побрился. После душа голова стала работать немного лучше, и я понял, для кого предназначалась одежда в соседней комнате. Вернувшись в гардеробную, я принципиально не стал рассматривать новые вещи, нашел свои джинсы, рубашку, куртку, кроссовки, оделся, обулся, вышел в комнату и открыл последнюю, третью дверцу. Она-то и оказалась выходом на винтовую лестницу, по которой я спустился в холл и, не обращая внимания на внутреннее убранство особняка, вышел на террасу.

Нельзя сказать, что увиденное меня поразило — сознание устало удивляться. Но неприятный холодок в груди я испытал. Собеседником Валентина Сергеевича оказался не вчерашний «бригадир», как мне почему-то думалось, а Сэр Лис. Он сидел, вольготно раскинувшись в кресле-качалке, а на коленях у него разлегся Пацан. Сэр Лис щекотал кота лапой за ухом, и Пацан довольно щурил глаза.

— Доброе утро! — приветствовал меня Сэр Лис, но я и не подумал здороваться.

Пододвинул кресло к столику, возле которого сидел Валентин Сергеевич, сел. На столике в вазочке лежали три банана, в блюдечке — серпики нарезанного лимона, рядом — бутылка с остатками коньяка, две рюмки — одна полная, другая пустая.

— Это все, что осталось от трех бутылок? — спросил я Бескровного, принципиально, игнорируя присутствие Сэра Лиса.

— Да.

— Тогда не буду. Надо в город за спиртным съездить, а если сейчас выпью, машина не повезет.

Валентин Сергеевич расплылся в улыбке.

— Вы не поняли, — сказал он. — Это действительно все, что осталось от коньяка, который я вчера привез. Но! — Он поднял палец. — Но вы не видели, какие здесь погреба!

Он нагнулся, жестом фокусника извлек из-под кресла полную бутылку коньяка и водрузил ее на стол.

— Вот!

Я пододвинул к себе пустую рюмку.

— Чистая?

— Вы же знаете, я спиртного не употребляю, — заметил Сэр Лис.

По-прежнему игнорируя его присутствие, я вылил в рюмку остатки коньяка из первой бутылки, выпил залпом.

— Кстати, вы плохо знаете свою машину, — как ни в чем не бывало продолжал Сэр Лис. — Если выпили, нажмите кнопку автопилота и давите на газ. Машина поедет, но слушаться вас не будет. Единственное, что нужно, поворотом руля показывать, где необходимо поворачивать, и тормозом указать конечную остановку, а уж траекторию поворота и парковку машина выполнит сама.

Я открыл вторую бутылку. Снова налил, выпил и только тогда взял дольку лимона.

— Что это вы в одиночку? — обиженно проговорил Валентин Сергеевич, наливая и себе.

— Вы меня тоже, насколько понимаю, не ждали, — сварливо огрызнулся я, убирая со стола пустую бутылку. Затем наконец посмотрел в сторону Сэра Лиса. Но смотрел не на псевдопса, а на млеющего у него на коленях кота.

— Пре-да-тель! — отчеканил я.

Кот и ухом не повел. Что с животного возьмешь?

— Артем, — примиряюще произнес Валентин Сергеевич, — не надо быть таким экзальтированным, а то вы и меня коллаборационистом обзовете только за то, что разговариваю с Сэром Лисом. Если мы с ними разговаривать не будем, то как узнаем, зачем все это?

— Разумно, — поддержал его Сэр Лис.

— Вот так и пополнялась «пятая колонна», — вздохнул я.

— Дождался, — фыркнул Валентин Сергеевич.

— Ваши термины времен Второй мировой войны неуместны, — заметил Сэр Лис. — Неужели вы еще не поняли, что в обществе, которое мы создали в Холмовске, не может быть ни войн, ни распрей?

— Вот это меня и настораживает, — ухватился за фразу Валентин Сергеевич. — Человек — существо общественное, но вместе с тем отнюдь не лишенное индивидуальности. Поэтому войны и распри записаны в его подсознании на уровне рефлексов вместе с чувствами самосохранения и выживания: хочешь, чтобы ты и твое потомство занимало лучшее место под солнцем, — борись с себе подобными. Никаким воспитанием, никаким внушением это чувство не устранишь — таков закон эволюции вида. Зачеркни его — и вид будет обречен на вымирание. Выживают сильнейшие — слышали такое? А сильнейшие и умнейшие — это отнюдь не одно и тоже.

— Зачем же передергивать? — Сэр Лис наклонил собачью голову и выразительно досмотрел на Бескровного. — Не путайте человека с животными. Это единственный биологический вид на Земле, который отличается от всех остальных. Он — разумный.