Книга Распутница - Розмари Роджерс

Нет, черт возьми, это не для него! Даже если единственный способ избавиться от колдовских чар – лишить ее бессмертия, нарисовав непристойную картину.

Глава 21

– Сначала я встречусь с тем джентльменом, а затем, когда с ним закончу, – с этим созданием. Клянусь Богом, я не потерплю, чтобы на моем корабле промышляли проститутки и чтобы мои пассажиры и команда погружались в пучину разврата! Ты меня понимаешь, Прюитт? Хорошо! Потому что именно тебе предстоит точно передать мои слова мистеру Давенанту и этой… этой твари, которая столь бесстыдно выдавала себя за респектабельного молодого джентльмена, доктора всяческих наук! Ну, у меня есть полное право… Убирайся с моих глаз, ты, отвратительный слизняк! Чего ты здесь стоишь, мерзавец?

Прюитт, запуганный почти до невменяемости, был только рад возможности исчезнуть с глаз капитана и не видеть перед собой его багрово-красного лица с угрожающе набухшими венами. Ему и раньше случалось наблюдать капитана Мак-Кормика в гневе, но в таком состоянии полного бешенства тот еще не был никогда. Вдобавок капитан, как грозное оружие, сжимал в руках Библию в тяжелом переплете. «Господи Иисусе!» – думал Прюитт, переходя на бег. Лучше уж пусть пострадает эта грязная, лживая шлюха, чем он, который ни в чем не виноват! Теперь, когда Прюитт узнал о ее истинной сущности, он почти сожалел, что не вкусил ее прелестей, которые она так легко предлагает любому, судя по ее развязным манерам. Может быть, пока этот ее новый приятель-джентльмен будет объясняться с капитаном, Прюитту удастся ее попробовать? Он ведь утащил у нее тот маленький пистолет, которым эта лживая потаскуха вряд ли знает, как пользоваться! Ну а после того, как он ее поимеет – при этой мысли Прюитт плотоядно улыбнулся и облизал пересохшие губы, – эта сучка, возможно, пожалеет о том, что вообще села на корабль!

Искренняя радость по поводу неприятностей других и желание использовать ситуацию к своей выгоде придали Прюитту храбрости. Дверь в каюту, как он скоро обнаружил, была не только закрыта, но и заперта. Ага! Прошло ведь уже больше двух часов с тех пор, как они ушли вдвоем! Прюитт был столь поглощен сладострастными картинами, которые рисовало ему воображение, что потерял всякую осторожность. Он небрежно постучал, тут же открыл своим ключом замок и быстро распахнул дверь.

Потом Прюитт говорил себе, что должен был вспомнить свои первые впечатления об этом «джентльмене-художнике». Смуглый, с суровым лицом, выражением глаз напоминает какого-то злобного зверя, поджидающего добычу. Но, вскоре после того как он оказался на корабле вместе со своим другом-испанцем, этот джентльмен стал совсем другим человеком – рисовал то да се, заигрывал с женщинами, так что даже капитан стал обращаться с ним с плохо скрываемым презрением.

Можно ли было представить себе, что, передавая сообщение капитана, он едва не расстанется с жизнью? И за что – всего лишь за то, что выполнял свой долг!

– Он на меня прямо-таки набросился, вот как! Я едва успел открыть дверь – по приказанию капитана, конечно. Откуда мне было знать, что так все обернется?..

Единственное, что потом мог вспомнить Прюитт, – это сильную боль и неудержимые рвотные позывы. А откуда-то сверху доносился голос, который с притворным сожалением сообщил, что Прюитт должен обязательно спрашивать разрешения, прежде чем входить в чужую каюту, иначе это может быть для него очень опасно.

– Скажите спасибо, мистер Прюитт, что вы остались живы! Чтобы пережить все войны и революции и продолжать посылать редактору свои рисунки, мне пришлось многому научиться. Обычно я сразу убиваю – без всяких лишних вопросов. Надеюсь, у вас есть достаточно веские основания для вторжения?

Когда Прюитт смог отдышаться и немного прийти в себя, он с радостью унес оттуда ноги, надеясь только, что не слишком скоро понадобится капитану. А уж что там произойдет между капитаном Мак-Кормиком и этим удивительным мистером Давенантом – об этом он предпочел бы не знать!

Триста, погруженная во внезапно поглотившее ее забытье, вовсе не ведала о том, что происходит вокруг. Она спала, не сознавая того, что спит, не зная, где она, какой сейчас день и час и как она сюда попала. Постепенно выплывая из своих странных, неясных снов, Триста все еще была отрешена от реальности. Ее сознание желало оставаться в небытии, в то время как чувства начинали функционировать сами по себе, инстинктивно реагируя на происходящее.

Полузабытое, непривычное ощущение теплоты, тяжесть на ноге, не дающая перевернуться с бока на спину…

Сны относились к тем временам и событиям, которые Тристе почти удалось забыть. Неясные видения медленно всплывали из глубин сознания, взрываясь быстро сменяющимися яркими образами.

Болотная вода, Остров и Старуха, предупреждавшая ее о том, о чем нет необходимости говорить вслух:

– В тебе есть молодая сила, которая может дать тебе то, чего, как тебе может показаться, ты хочешь. Но всегда старайся помнить, что это ощущение силы обманчиво; когда ты используешь ее в своих целях, то она сама использует тебя…

Слова расходились все дальше и дальше, как круги на черно-зеленой воде бездонного колодца, вбирая в себя все цвета и оттенки цветов, так что вскоре Триста была частью всего и была всем. Центром водоворота и расходящимися кругами, поднимающимися из пучин болота волнами и вздымающимся до небес пламенем… Внезапно ей стало страшно. Слишком темной казалась тьма и слишком ярким свет. И то и другое подтачивало ее силы – и Триста отчаянно стремилась бежать, бежать! Но в то же время ее собственные ощущения не пускали ее – ее ощущения и…

– А-а-а! Нет, нет!

– Что «нет»? Черт побери, да перестаньте же орать и успокойтесь! Как вы мне уже надоели! Вы меня слышите?

«Может быть, это еще один кошмар?» – подумала Триста. Или это действительно он поднялся из той адской бездны, в которой ему самое место? О Боже, она ведь совершенно голая – как и он, между прочим. Так что же делает Блейз Давенант в ее постели? Господи, почему у нее в голове такое смятение, что она никак толком не очнется и даже не может ничего вспомнить!

Ему не следует говорить с ней таким покровительственным, самодовольным тоном!

– Так-то лучше! – сказал Блейз. – А поскольку у вас – что совершенно естественно! – болит голова, то ложитесь и поспите еще. Мы причалим к берегу через несколько часов.

Несмотря на то что ее голова действительно болела так, как будто по ней колотили чем-то тяжелым, Триста почувствовала, как у нее внутри все закипает от ярости.

– Вы, вы подонок! Вы подлый хам! Как вы посмели воспользоваться тем, что я спала? Видимо, это единственный способ сделать так, чтобы женщина не отвергла ваши… ваши гнусные притязания! О Господи! Если бы только у меня под рукой был пистолет или нож, я бы… я бы…

Больше всего Тристу бесило то, что негодяй спокойно повернулся на спину и закинул руки за голову, реагируя на ее слова лишь усмешкой и только изредка приподнимая одну бровь – когда ругательство было особенно смачным. Любого, кто сохранил хотя бы ничтожные остатки нравственности, эта брань хоть немного привела бы в смущение, но только не его! И более того, когда Триста на секунду замолчала, переводя дыхание, этот мерзавец рассмеялся ей в лицо! Это уже было просто нестерпимо!