Книга Анжелика. Тени и свет Парижа - Анн Голон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Мне нужна вся ночь целиком, — решил страж порядка. — Поняла? Не минутное свидание, так, между прочим, как я тебе предлагал раньше… Вся ночь.
Вояка отпустил Анжелику на пол и взмахнул своей трубкой, как указкой.
— Это отучит тебя ломаться! Ну что? Договорились?
Не в силах вымолвить ни слова, Анжелика кивнула головой.
— Сержант! — заорал капитан.
Вбежал унтер-офицер.
— Лошадей!.. И пятерых солдат. Пускай пошевеливаются!
* * *
Маленькое войско остановилось у цыганского табора. Капитан отдал приказы.
— Двух человек вон туда, к леску, на случай, если цыгане попытаются дать деру. Ты, девица, остаешься здесь.
Цыгане, с их обостренным, как у ночных зверей, чутьем, уже смотрели на дорогу и сбивались в группы.
Капитан и стражники двинулись вперед, в то время как оба солдата пошли в обход.
Анжелика осталась в темноте. Она услышала, как капитан, не стесняясь в выражениях, объясняет вожаку табора, что все цыгане — мужчины, женщины и дети, должны быть построены. Он собирается их пересчитать. Это обязательная формальность, необходимая из-за происшествия на ярмарке Сен-Жермен, и больше от них ничего не потребуется.
Успокоенные кочевники подчинились. Они привыкли к придиркам полиции всего мира.
— Ну-ка иди сюда, девица! — громогласно позвал командир.
Анжелика бросилась вперед.
— У вас ребенок этой женщины, — вновь заговорил офицер. — Отдайте его сию минуту, или мы вас всех прикончим.
В этот момент Анжелика заметила Кантора, спавшего у смуглой груди цыганки. С рычанием тигрицы Маркиза Ангелов прыгнула к женщине и вырвала у нее ребенка, который тут же начал плакать. Цыганка заголосила, но вожак табора суровым голосом приказал ей молчать. Вид верховых стражников с алебардами, на лезвиях которых поблескивал неясный отсвет костров, убедил его, что сопротивление бесполезно.
Однако цыган не преминул с высокомерием заявить, что за ребенка заплачено тридцать су. Анжелика бросила ему деньги и вновь страстно обхватила пухленькое, гладкое тельце. Кантору совсем не понравились эти чересчур крепкие объятия. Было видно, что малыш, с рождения отличавшийся отменным умением приспосабливаться, чувствовал себя на груди у цыганки превосходно.
Но размеренная рысь лошади, на которой ехала Анжелика, устроившись за спиной у стражника, укачала малыша, и он вновь задремал, засунув палец в рот. Совсем голенький, как и все цыганские дети, Кантор, казалось, не чувствовал холода.
Молодая мать прижала сына к груди, укрыв своей кофтой; она держала мальчика одной рукой, другой цепляясь за портупею стражника.
В Париже уже наступила ночь, и отсчитываемые ею минуты темноты текли незаметным ручейком в глубокие тени, чтобы позже вновь превратиться в день. Так невидимый миру подземный побег рвется к свету и солнцу.
Добропорядочные горожане закрывали ставни и задували свечи в домах. Знатные господа и зажиточные мещане отправлялись в трактиры или в театры. Достойным продолжением ужина считался стаканчик россоли[46]и фривольные поцелуи.
Часы на башне Шатле пробили десять.
Анжелика спрыгнула с коня на землю и подбежала к капитану.
— Позвольте мне отнести ребенка в надежное место, — взмолилась она. — Обещаю, я приду завтра ночью.
Людоед состроил ужасную гримасу.
— Хм! Не смей меня обманывать. Шкуру с тебя сдеру.
— Я клянусь вам, что приду!
И в доказательство честности своих слов Анжелика скрестила два пальца и плюнула на землю, как поступали все обитатели Двора чудес, давая нерушимую клятву.
— Что ж, это сгодится, — ответил капитан. — Я не часто слышал, чтобы такую клятву нарушали. Буду ждать… Но не заставляй меня томиться чересчур долго. А пока, чтобы скрасить мое ожидание, оставь-ка мне в задаток поцелуй.
Но Анжелика отпрыгнула назад, спасаясь от его лапищ. Как он только осмелился предложить такое сейчас, когда она держит на руках своего драгоценного малыша! Решительно, мужчин волнует только собственная похоть.
Улица Валле-де-Мизер находилась прямо за Шатле. Анжелика должна была пройти всего несколько метров. Не сбавляя шага, женщина вошла в трактир «Храбрый петух» и направилась в кухню.
Барба была занята привычным делом: она меланхолически ощипывала старого петуха. Анжелика сунула ребенка в руки своей бывшей служанки.
— Вот! Это Кантор! — Маркиза Ангелов едва перевела дыхание. — Береги его, защищай. Обещай, что бы ни случилось, ты его не оставишь.
Кроткая Барба прижала к груди и ребенка, и ощипанного петуха.
— Я вам обещаю, госпожа.
— Если твой хозяин Буржю рассердится…
— Ничего, пусть он сердится, госпожа. Скажу, что это мой ребенок, что я прижила его от одного мушкетера.
— Отлично. Теперь, Барба…
— Госпожа?
— Возьми свои четки.
— Да, госпожа.
— И начинай молиться за меня Деве Марии…
— Да, госпожа.
— Барба, у тебя есть водка?
— Да, госпожа, вон там, на столе…
Анжелика схватила бутыль и отхлебнула несколько больших глотков прямо из горла. В какой-то миг ей показалось, что сейчас она рухнет прямо на каменный пол; чтобы не упасть, Маркиза Ангелов была вынуждена опереться о стол. Но уже через мгновенье к ней вернулась способность ясно видеть и она почувствовала, как внутри разливается приятное тепло.
Барба смотрела на хозяйку широко раскрытыми от изумления глазами.
— Госпожа… Где ваши волосы?
— Что ты болтаешь? Откуда мне знать, где мои волосы? — раздраженно ответила вопросом на вопрос Анжелика. — У меня есть дела поважнее поиска пропавших волос.
И молодая женщина твердым шагом направилась к двери.
— Госпожа, а куда вы идете?
— Искать Флоримона.
Спасение Флоримона. — Утро: похлебка для бедных. «Все это необходимо прекратить», — повторяет Анжелика. Она получает милостыню от графини де Суассон: тележку с дровами, еду и одежду для детей
НА углу глинобитного дома примостилась статуя, которой поклонялись бандиты: изображение Всевышнего, похищенное из церкви Сен-Пьер-о-Бёф. Кощунство и непристойности — вот все молитвы, что слышал Господь из уст окрестных обитателей.
За домом начинался лабиринт грязных зловонных улочек, ведущий в самое сердце королевства ночи и ужаса. Статуя Отца Небесного отмечала границу, пересекая которую в одиночку полицейские и стражники подвергали опасности свою жизнь, а добропорядочные горожане боялись даже приближаться к запретной черте. Да и что им было делать в этом безымянном квартале? Тысячи забытых Богом и людьми семей, единственным прибежищем которых стало городское дно, ютились в полуразрушенных, почерневших от времени домишках, в грязных лачугах и даже старых каретах, телегах, обветшавших мельницах и неизвестно как оказавшихся здесь полусгнивших корабликах.
