Книга Черная моль - Аркадий Адамов

— Разберусь, Тарас Петрович, — кивнул головой Плышевский, делая пометку в календаре. — Сегодня же.

— Попрошу, — строго проговорил Чутко и остро взглянул на Плышевского из-под насупленных, лохматых бровей. — Теперь так. Готовлюсь к докладу. Нужны данные о производственной работе. И вот я обратил внимание, голуба, на одну деталь. Обратно с Жереховой. Чем объяснить, скажи ты мне, что летом, когда ее начальником цеха выдвинули, цех три месяца план срывал? А до прихода Жереховой процентов на двести выгонял. И вдруг — на тебе. Издергали бабу вконец, изругали по-всякому, а через три месяца все пошло нормально. Картина, а? И як же це понимать прикажешь? Попрошу: справочку мне по этому вопросу составь и завтра в партком пришли. Бо це дило треба разжуваты.

— Да я тебе сейчас все объясню, — улыбнулся Плышевский. — Дело простое.

— Нет, — покачал круглой головой Чутко и упрямым движением расправил сивые усы. — Ты уж письменно. Разок хочу бюрократом быть.

— Как угодно. Что-то раньше за тобой это не водилось.

— Ох, голуба, — вздохнул Тарас Петрович, — раньше за мной много чего хорошего не водилось!

Он быстро поднялся. Плышевский проводил его до двери, потом прошелся по кабинету. Что это с Тарасом Петровичем? Куда копает? А уж и лукав, старый черт! Ну, насчет любимиц у Жереховой — это ясно. Кто-то нажаловался. А вот почему Чутко историей занялся? Странно. И потом, Голубкова… До чего еще он там с Дробышевым докопается! Вот ведь попался секретарь! То ли дело раньше, до него был! Душа в душу жили. Но тогда директор мешал. Теперь директора, слава богу, нет, так вот Чутко появился на нашу голову! Как осенью его выбрали, так пошли неприятности. И все с шуточками, с прибауточками. Да и Дробышев этот тоже заноза. Взяли на свою голову. Вчера пришел к Свекловишникову и потребовал снять Перепелкина. Он, видите ли, какие-то там инструкции нарушил. Тихон его еле-еле пригасил. Но что он еще выкинет? Упрямый мужик. А тут еще комсомольцы… Теперь Осокин у них в вождях, да и Привалов очень уж активным стал.

Плышевский нахмурился. Много лишних людей появилось на фабрике, беспокойных, опасных. Слишком много!

И что-то делается еще там, в МУРе? Правда, Доброхотов предупрежден и, конечно, принял меры. Все-таки надо будет при случае узнать, через кого он действовал, кого пустил на это… убийство. Как он вообще посмел это сделать, как решился? Ведь Плышевский ему только рассказал, что Климашина завербовать не удалось. Ну и что? Выгнали бы с фабрики — и делу конец. Кто бы поверил всяким там его подозрениям? А этот Доброхотов… Тьфу, мерзость какая! И с таким подонком приходится иметь дело! Вообще-то Свекловичников, конечно, прав: нельзя связываться с такими. Вообще… А в данном случае? Тихон не знает, что он, Плышевский, ведет через Доброхотова и другие свои дела. Как раз сегодня должен прийти от него Масленкин. Два дня назад Плышевский ездил в Ленинград, встретился с Вурдсоном, получил валюту… Теперь очень нужен Доброхотов.

И еще вопрос: куда девался Козин? За две недели только раз звонил Гале по телефону. И девочка заметно грустит. Неужели увлеклась серьезно? Этого еще не хватало! А впрочем, что здесь плохого? Иметь такого зятя даже полезно.

Плышевский устало провел рукой по лбу, поправил очки и с хрустом потянулся. Надо заняться делами.

День прошел в привычных хлопотах.

А вечером в квартире Плышевского раздался неуверенный, короткий звонок. Олег Георгиевич в халате и теплых меховых туфлях сам открыл дверь. На пороге стоял тщедушный человечек в железнодорожной форме, с опухшим, угреватым лицом — Масленкин. Они уединились в кабинете.

Масленкин еще не ушел, когда в передней снова прозвенел звонок. На этот раз дверь открыла Галя. По ее радостному восклицанию Плышевский догадался: пришел Козин.

Через полчаса, незаметно выпроводив Масленкина, Плышевский вошел в столовую. Козин что-то с увлечением рассказывал Гале. Перед ним на столе стоял стакан чая, в блюдце лежал нарезанный кекс.

— Ну, дочка, дай-ка нам что-нибудь посолиднее! — весело сказал Плышевский, здороваясь с Козиным. — Дорогой гость у нас.

Галя с заметной неохотой выполнила его просьбу, и на столе появилась бутылка коньяка.

Первую рюмку выпили молча, жестом пожелав друг другу здоровья и удачи. Вторую — за Галю. Только после третьей или четвертой рюмки, когда щеки Козина заметно порозовели, взгляд стал веселым и дерзким, Плышевский спросил:

— Ну-с, так как наши дела, Михаил Ильич?

— Дела? — загадочно улыбнулся Козин и покосился на Галю. — Могу вас обрадовать, все в полном порядке. Преступники арестованы и в убийстве сознались.

— Что?! — Плышевский опешил от неожиданности.

— Представьте!

— Это Миша сделал! — с наивной гордостью заметила Галя.

— Ну, положим, не я один, — скромно возразил Козин. — У меня тоже начальники есть.

Плышевский пришел в себя быстро. «Ты, — язвительно подумал он, — ты, брат, осел. Здесь работала рука поопытней и поумней».

— У вас, вероятно, очень опытный и знающий начальник? — поинтересовался Плышевский.

Козин подумал было, что отвечать на такой вопрос не стоит. Но взяло верх раздражение на Коршунова, да легкий хмель от выпитого коньяка уже туманил и будоражил мозг.

— О начальниках плохо не говорят! — желчно ответил он.

— Тем более, если они того не заслуживают, — как бы дразня его, заметил с усмешкой Плышевский.

— Мой-то? Это еще как сказать! — И, уже не скрывая своей неприязни, Козин добавил. — Прыткий, конечно, и неглупый.

— Ну, ну, это уж вы сгоряча, дорогуша, — посмеиваясь, ответил Плышевский.

— Не верите?

— Нет. Вот если бы самому на него посмотреть. Хоть издалека…

— Ну что ж, — распалился Козин. — Приходите в эту субботу в «Сибирь». Знаете? Даже познакомлю. Его фамилия — Коршунов.

Плышевский невольно вздрогнул.

— А что он там будет делать, ваш Коршунов?

— Папа! — неожиданно вмешалась Галя. — Может быть, об этом нельзя спрашивать?

В продолжении всего разговора девушка сидела молча, с беспокойством следя за разошедшимся Козиным.

— Ты права, дочка, — сухо согласился Плышевский. — В самом деле, бросим этот разговор.

— Галочка, ты зря беспокоишься, — самоуверенно возразил Козин. — Я-то уж как-нибудь знаю правила конспирации.

Вечер закончился весело и непринужденно. Уходя, Козин настолько осмелел, что в передней даже попытался обнять Галю.

— Ты меня очень удивляешь, Миша, — шепнула она, мягко отстраняя его руки.

И Козин вдруг почувствовал какой-то скрытый смысл в этих, казалось бы, простых словах. Ему снова почему-то стало не по себе, как тогда, когда он однажды перехватил ее взгляд. Он неловко простился и вышел.