Книга Каменный Кулак и мешок смерти - Янис Кууне

– Мой! – кричал Волькша из-за правого плеча Олькши, и Рыжий Лют послушно приседал, открывая путь кулаку Годиновича.

– Брат, ну ты уж не так часто, – пыхтел Бьёрн, принимая на свой щит очередной удар франкской булавы, – а то ведь я так мечушку испытать и не успею.

– Мой! – рычал Кнутнев, и здоровенный подручный хаврского кузнеца падал на землю, закатив глаза как обморочная девица.

Но не все варяги разделяли боевой раж венедов. Кто-то уже с трудом ворочал раненой рукой, кто-то лежал на земле, придерживая руками вспоротый живот, а франки все прибывали и прибывали, обхватывая заморского железного ежа все большим числом колец.

– С нами Один и Тюр! – подбадривали друг друга варяги, но голоса их с каждым мгновением звучали все более затравленно.

И тут произошли сразу два события, перевернувшие ход битвы.

Во-первых, сзади по хаврским ополченцам ударили конники Кродерлинга, те самые, которые уклонились от битвы с франкской конницей. Купцы и промысловые люди в ужасе прыснули в стороны, но фризы скакали вокруг места схватки и дробили черепа всем, кто попадался на пути.

А во-вторых, над городом раздался заполошный трезвон, а в небо вознеслись черные дымы. Кнуб и Хрольф все-таки высадились на южной стороне городища.

Даже опытные дружинники франков ошалели от неожиданности и были готовы побросать оружие. Бой перешел в бойню. Хаврские воеводы прогудели отступление, отворились ворота торжища, и нестройная толпа городских ополченцев попыталась туда убежать. Но прежде них в городище ворвались фризские всадники. Они пронеслись по охваченному ужасом Хавре, разметали горстку стражников у южных ворот, и вскоре все улицы и площади Овсяного торжища были запружены ревущими от безумия берсерками и не менее кровожадными шёрёвернами и ратниками Кнуба.

Страшный сон

Бой на улицах Хавре был недолгим. Пять сотен безжалостных викингов, сошедших с четырнадцати драккаров, точно штормовая волна по мелководью, прошли через городище, убивая и калеча всех, кто вставал на их пути с оружием в руках. Фризские конники и те шёрёверны, что приняли на себя удар городской дружины, двигались им навстречу, тесня остатки франкских латников.

– Мой! – надсаженным голосом прохрипел Волькша.

– А вот и нет! – рыкнул Ольгерд, обрушивая меч на франкский щит. Латник застонал. Его рука, державшая щит, безвольно обвисла. Было ясно, что от сокрушительного удара она онемела. В глазах хаврского мечника отразилась обреченность. Он попытался ткнуть Олькшу своим мечом, но тот легко отбил бесславный выпад и уже занес клинок над головой франка.

– Вот шиша тебе с лебедой, – пробормотал Волькша и, поднырнув под локтем Бьёрна, оказался возле самого латника. Короткий удар снизу в челюсть подбросил тяжеловооруженного ратаря над землей, но спас его от увечья, а может статься, даже и от смерти. Олькшин меч рубанул воздух.

– Ах ты, поганка чудьская! – выругался Рыжий Лют, теряя равновесие. – Что же ты все суешься-то поперек меня?!

– Ты же знаешь, Олькша, – устало ответил Годинович, – я крови не люблю.

Костяшки Волькшиных пальцев являли собой кровавое месиво, из левого плеча торчала обломанная стрела, но глаза Кнутнева еще горели огнем, впервые зажегшимся в день потешных кулачек на свадьбе красавца Торха и синеокой Рады.

Но вот дрогнули и бросились врассыпную последние защитники Хавре, и безмерная тяжесть начала придавливать Годиновича к земле. Глаза Волкана закрывались, и чудовищный сон все сильнее затягивал его в свои липкие сети.

Ему снился кошмар. С неба падали огромные капли, похожие на вареные глаза окуня. Падали и скакали по земле, по крышам домов, по шлемам варягов. Годинович поймал одну из них ртом. Она оказалась сухой и твердой, как самый настоящий рыбий глаз. Капель становилось все больше и больше, и вскоре странный дождь шел уже плотной стеной.

За струями дождя Волькша различал людские тени. Они метались по улицам, странно вскидывая ноги, точно земля горела у них под ногами. Некоторые падали и катались по земле, как одержимые. При этом они разевали рты, но звуки не покидали их глоток.

Волкана кто-то толкнул. Венед обернулся и увидел наконечник копья, замерший в двух пальцах от его груди. За стеной ливня он не мог различить лица того, кто держал древко. Однако желание понять, кто и почему угрожает ему оружием, продлилось не дольше промежутка между ударами капель по лицу. Дальше опять навалилось безразличие. Годинович молча отвернулся и двинулся вниз по улице. К заливу. К ладьям. К морю. К Эрне. К Эрне. К Эрне.

В какой-то миг Кнутнев испугался, ему померещилось, что море пересохло: варяжские драккары стоят на суше, а вокруг, сколько хватало глаз, тинистое, осклизлое морское дно, на котором, беспомощно колотя хвостами, трепещут мириады рыб. Море ушло. Иссох водный путь на Бирку. И надо будет идти много дней и ночей, дабы добраться до того единственного места во всей Яви, куда он сейчас хотел бы попасть, – до своего дома… до Эрны…

Внезапно немолчный шорох сухого дождя взрезал истошный женский вопль. Волкан медленно повернул голову, и Явь ускорила свое течение. Прямо на Годиновича бежала растрепанная женщина с младенцем на руках. Льняная шапочка с игривой оборкой вместо полей сползла у нее с головы и трепыхалась вокруг бело-розовой статной шеи. Крошечный, потемневший от времени крестик колотился о ее ключицы в лад бега.

– Держи ее! У нее крест! – услышал Волькша голос фризского всадника, настигавшего беглянку на своем могучем жеребце.

Венед сжал кулак и почувствовал, что ладонь по-прежнему хранит жменю заветной супеси. Очертания мира обострились. Странный сухой дождь раздался в стороны, открывая Волькше искаженный ужасом лик женщины и горящее охотничьим ражем лицо ее преследователя. А ведь точно так же какой-нибудь чужеземный всадник может гнаться за Эрной, за Волькшиной сестрой Ластей или даже за его матерью Ятвой! Годинович сжался от накатившего ужаса: на него, разевая рот в истошном крике, бежала его любезная матушка!

«Этого не должно случиться!» – беззвучно прокричал Волькша и шагнул навстречу бегущей.

– Давай! Бей ее! У нее на шее крест! – ликовал фриз.

Но Кнутнев спокойно позволил беглянке вильнуть в сторону, сделал еще один шаг и оказался перед мордой несущегося коня. Тот был красив, умен и ни в чем не повинен. Но в этот миг только от жеребца зависело, настигнет его наездник свою жертву или нет. Увидев внезапное препятствие, конь мотнул головой, и в это мгновение быстрее, чем камень из пращи, быстрее, чем стрела из лука, ему в висок ударил кулак венеда. Скакун сделал еще пару шагов и со всего хода перекувырнулся через холку. При падении всадник сломал древко копья. Поэтому, когда он вскочил на ноги, в руке у него был лишь бесполезный обломок деревяшки.

– Ты что?! Как ты…?! Ты что, защищаешь эту девку Мертвого Бога?! – заорал фриз, наскакивая на венеда.

– Она – женщина. Она – мать. У тебя ведь тоже есть мать? – почти безучастно ответил ему Годинович.