Книга Ночь и город - Джералд Керш
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Маленькую собачку.
— Нет, правда? А какую?
— Малюсенькую собачку. Такую маленькую, что она уместится у тебя на ладони. У нее такие тоненькие ушки, что аж просвечивают.
— Шутишь?
— Я не шучу. Она называется чихуахуа. Помнишь, я говорил тебе о химике, который собирается меня финансировать? Так вот, он женат, и его жена больна, ясно? Ее брат привез из Мексики одну такую собачку, и у нее родились щенки. Смекаешь?
— Ты хотел сказать, он привез пару таких собачек, да?
— Нет, одну. Одну чихуахуа, сучку. Ясно? Белая такая сучка. Ну вот, они обратились к одному собаководу, у которого был кобель той же породы. Понятно? Ну и вот, мой приятель, этот самый химик, заплатил ему двадцать пять фунтов за случку. И у этой суки родились черно-белые щенки. Понимаешь? Это самая маленькая собачка в мире. А щеночков ее, всех четверых, — клянусь Богом! — можно спокойно усадить в сахарницу.
— Честно-честно?
— Чтоб мне провалиться!
— А когда я смогу его забрать?
— Ну, я говорил с этим парнем около двух часов назад, и он сказал мне, что надо подождать неделю или около того, пока щенки не окрепнут.
— О Гарри!
«Всегда можно сказать, что они подхватили воспаление легких и околели», — подумал Фабиан. И проговорил уязвленным тоном:
— Ой, отстань от меня. Я ведь неисправимый лжец…
— Нет, Гарри, это неправда.
— Нет, это так.
— Нет, не так.
— Ой, только не продолжай. Я уже и так знаю, что ты скажешь. Ну давай же, говори!
— Но Гарри! Я так волновалась!
— А когда я сказал тебе, что у меня наклевывается серьезное дело…
— Я вышла из себя, Гарри.
— Тебе следует держать себя в руках. Ты когда-нибудь видела, чтобы я выходил из себя?
— Но, Гарри, у меня был тяжелый день. Мы с Дорой встретили шестерых ребят из Шанхая и…
— Ну и каков результат?
— Шесть фунтов, но мне нужно демисезонное пальто.
— Дай мне четыре фунта.
— Но я не могу, Гарри, милый… Я…
— Ладно-ладно… Я тут с ног сбился, добывая ей эту несчастную чихуахуа… — Он увидел, как Зои открывает сумочку, и прошептал: — Не здесь. Выйдем на улицу…
Фабиан оплатил счет. Они поднялись из-за стола.
— Как, ты сказал, называется эта собачка? — спросила Зои.
— Чихуахуа, — ответил Фабиан. Проходя мимо столика, за которым сидел Адам, он вдруг вскрикнул, да так громко, что Зои вздрогнула:
— Черт! Вот неплохая идея для румбы! — и замурлыкал на мотив «Кукарачи»: — О чихуахуа, о чихуахуа, забренчит твоя гитара…
— Видели его девушку? — громко прошептала Ви. — Правда она толстуха?
— А мне нравятся толстухи, — сказал Адам.
— Шутишь? — удивилась Хелен.
— То есть я хотел сказать, мне не нравятся худые девушки. Мне нравится, когда человек ладно скроен: крепкие кости и мускулы, упругая здоровая плоть.
— Как Венера? — спросила Хелен.
— Венера Медичи, — ответил Адам, зевая.
— Ты любишь искусство? — спросила Хелен.
— О да… Конечно…
— Я тоже.
— Правда? — пробормотал Адам, борясь со сном.
— И я, — встряла Ви.
— А ты увлекаешься психологией? — спросила Хелен.
— Да…
— А какая у тебя любимая книжка?
— А Бог его знает…
— А тебе нравится Беверли Николс? — спросила Ви.
— Я просто без ума от него. Боже, как я устал!
— А я знаю одного художника, — сказала Ви.
— Прекрасно. Который час?
— Половина седьмого.
— Дайте мне ваш адрес. Если у вашей домовладелицы найдутся свободные комнаты, буду снимать у вас. Я приду в восемь часов. А теперь, девочки, вам лучше пойти вздремнуть.
— Если ты устал, — проговорила Ви, глядя на него сверху вниз сквозь свои накладные ресницы, похожие на спицы зонта, — пойдем с нами, вздремнешь у меня в комнате, на стуле.
— Будьте умницами, отправляйтесь спать.
Когда они ушли, Адам заказал еще кофе, но от усталости не мог пить его. Он сидел неподвижно, глядя прямо перед собой. В зале все еще царил ночной полумрак: последние тени ускользающей ночи из последних сил цеплялись за стены. Изможденные официанты слонялись между столиками в сонном оцепенении. Адам поднял взгляд на настенные часы, сосредоточив внимание на большой стрелке.
Тик-так, тик-так, тик-так…
«Я пленник этих часов, — думал Адам, — всякий раз их тиканье уводит меня все дальше в прошлое… Что я делаю? Сижу здесь, а жизнь проходит…»
Его взгляд скользнул вниз по гладкой мраморной поверхности стены.
«Столько гладкого камня в ожидании резца…»
Он увидел себя, сжимающего в руке резец и деревянный молоток: вот он шагнул к стене, ударил по ней, от стены откололся большой кусок… Осколки мрамора осыпались, как снежные хлопья. Сбившиеся в угол официанты закрывали руками глаза, защищаясь от летящих обломков. Мало-помалу стена стала преображаться: появилась голова, затем рука, плечо. Из-под резца летели искры. Стена принимала форму исполинской статуи — колосса с грубо высеченными рельефными мускулами и искаженным лицом. Он силился освободиться от чего-то бесформенного, вцепившегося в его поясницу. Крак! Крак! — раздавались удары молотка по резцу. Казалось, что с каждым ударом молотка камень преображался, наполняясь дыханием жизни… «Вон! Вон! — выкрикивал Адам, колотя по камню что было сил. Пот струился по его лицу, падая на лоб каменного гиганта. — Вон! Вон!»
А потом вдруг из тумана бесконечных сумерек возникла завершенная статуя — получеловек-полуобезьяна, в стремлении вырваться из вязкого ила разрывающая себя на куски… А потом хлынул дождь, сверкающий золотой дождь, и звонко звенели капли, ударяясь о землю; они превращались в золотые монеты и исчезали без следа. Завидев это, верхняя часть статуи единым могучим усилием оторвала себя от нижней, высоко подскочила и низверглась в грязь, хватая исчезающие монеты.
— …Убираться! — раздался над его ухом чей-то голос. И словно на прокручиваемой назад кинопленке осколки мрамора понеслись назад, встав точно на свои места. Каменный исполин растаял как дым. Мрамор снова обратился в стену.
— Нам пора убираться, — сказал ему официант.
— Я, должно быть, задремал, — сонно пробормотал Адам. Часы показывали половину восьмого. Он с усилием поднялся и пошел умываться.
А Фабиан так и не ложился спать — он буквально не находил себе места. Он сказал Зои:
