Книга Особый прием Гурова - Алексей Макеев

– Как я сам следом за ней не сиганул, до сих пор удивляюсь. Рванул я в комнату, старухе своей крикнул, что Ниночка с балкона упала, и к двери. Моя запричитала, Женьку схватила, к себе прижала, а он вырвался и бросился следом за мной. Обогнал, и так и бежал впереди, кричал что-то. Спустились мы вниз, а вокруг Ниночки уже целая толпа. Бабы плачут навзрыд, голосят – любили у нас Ниночку. Светлая она была, душевная, всегда всем улыбалась – ну, словно ясно солнышко. Посмотришь на нее – и на душе легче становится. А тут лежит она вниз лицом, словно кукла поломанная. Вокруг кровищи! От головы почти ничего не осталось – она же вниз головой летела. Я Женьку схватил, держу! А он, хоть и мальчонка совсем, а меня пересилил! Вырвался! К матери пробился, упал на нее, сам весь в крови перемазался и кричит так, что уши закладывает. Вцепился так, что и не оторвать! Еле-еле я с мужиками его оттащил. Врачи приехали и только руками развели – а что они поделать могут? Девятый же этаж! Тут и милиция подъехала. Королев, что у нас сейчас мэром, это был. Стал спрашивать, что да как. Ну я ему все и обсказал. Тут и Сашка подъехал – он тогда уже каким-то начальником был, так что на машине своей служебной прибыл. Бросился к Ниночке, плачет! А Женька у меня из рук вырвался и на отца с кулаками кинулся, кричал, что это он маму убил! Его успокоить пытаются, а он еще пуще орет! Тогда он к Королеву бросился, кричит: «Дяденька милиционер! Это папа мою маму убил!» Ну, Сашка ему, чтобы в чувство привести, пощечину и дал! Замолчал он, да только посмотрел на отца так! Ох, не дай бог, чтобы на меня кто-нибудь когда-нибудь так посмотрел! Королев спросил у Сашки: «Чего это, мол, он?», Женька то есть, а Сашка ему в ответ, что это истерика у мальчишки, и ничего больше. Ну, Королев быстро бумажки все заполнил, что это, мол, несчастный случай, и уехал – торопился он куда-то. Врачи тело Ниночки увезли, а Женьку я к себе отвел. Старуха моя отмыла его, в простыню завернула, на кровать положила, а сама пошла его бельишко стирать, да и мое заодно – я ведь тоже весь в крови перепачкался. Я рядом с Женькой сел, а он тихий такой вдруг стал, не плачет больше, а только очень серьезно мне сказал: «А ведь это папа мою маму убил». Стал его убеждать, что это просто несчастный случай, а он к стене отвернулся и молчит. А вечером Валерка за Женькой приехал. Как узнал обо всем, так сам чуть замертво не рухнул! Белый стал, аж до синевы! К стене прислонился – видно, ноги не держали, глаза закрыл и молчит! И только жилка на виске мелко-мелко бьется! Любил он сестру! Сильно любил! Женька к нему кинулся и кричит: «Дядя Лера! Это папа мою маму убил!» А тот ему и ответить ничего не в силах. Ну, я Валерке стопарик-то налил, а потом – другой, чтобы он в себя пришел, да и сам принял, чтобы на сердце полегчало. Рассказал ему, что да как! Попросил он тогда, чтобы Женька у нас до похорон пожил, потому что мать с отцом от такой новости сами слягут, а Сашке все организовать надо. Тогда же не как сейчас – вызвал человека, и никаких тебе хлопот. Мы с Валеркой только за вещичками кое-какими к ним сходили, чтобы было Женьке во что переодеться – рюкзачок-то его уже собранный стоял, да еще он то платье, что у Ниночки любимое было, с собой взял и все ее фотографии тоже. А Сашка ничего, молчал – видно, не до того ему было. А еще Валерка на балкон вышел, чтобы посмотреть, как его сестра вниз упасть смогла, и я с ним, конечно. Потом Валерка ушел, а Женька у нас до самых похорон так и прожил. Хоронили Ниночку с нашего двора в закрытом гробу. Все плакали! И я плакал! Отца ее я там не видел – видать, действительно слег, а вот мать как каменная была, ни слезинки не проронила! Женька тихий стоял, только все гроб гладил, но не плакал. Он с того дня, как Ниночка погибла, сильно изменился, повзрослел разом. А с поминок-то Женька уже вместе с Валеркой и бабушкой ушел! Вскорости Сашка квартиру эту поменял, съехал из нашего дома, сказал, что не в силах оставаться там, где Ниночка погибла. Женьку я больше не видел, Сашку тоже не встречал, да только его физиономия теперь то в газетах, то по телевизору постоянно мелькает. Недавно вот показывали, как он всей семьей на выборах голосует. Веселый такой! С женой он был, с детьми, сыном и дочкой, и оба ну чисто его копия. Женька-то, видать, в Ниночкину родню пошел.

– А парню сколько лет на вид? – безучастно спросил его Евгений.

– Да где-то твоих лет бу… дет, – вдруг поняв, что к чему, старик растерялся и обмяк на стуле.

Он полез в пачку «Примы» за очередной сигаретой, но она оказалась пуста, и тогда Евгений подтолкнул к нему свои сигареты. Старик достал одну, отломил фильтр, закурил и надолго задумался, глядя в стену. Никитин же, услышав все это, решил, что самое лучшее, что он может сделать при таком раскладе, – это мужественно застрелиться. Он читал личное дело Багрова, но там было только то, что он, будучи вдовцом и отцом сына Евгения, спустя пять лет после гибели жены, а это вполне приличный срок, женился на женщине с двумя детьми, которых усыновил. Но он видел только фотографию самого Багрова и представления не имел, как выглядят эти усыновленные дети. Он читал материал доследственной проверки несчастного случая, произошедшего с Ниной Багровой, но не мог предполагать, что Королев даже не поднимется наверх, чтобы проверить, был ли это действительно несчастный случай или умышленное убийство. Как же он поторопился с задержанием Евгения! Нужно было собрать о нем и его отце все, что только возможно, и тщательно все эти документы проанализировать! А он?! Он, чертов недоумок, решил доказать Гурову, какой он крутой! Да Гуров его теперь пинком под зад обратно в район вышибет и будет совершенно прав.

Старик же между тем откашлялся и повернулся к Никитину, который понял, что это еще не конец, и ему предстоит испить до дна чашу своего унижения и позора – столичная штучка, блин! Специалист-аналитик, твою мать!

– А ведь я тебе, мил-человек, не все тогда рассказал, – решительно произнес старик. – И не по злому умыслу, а по недомыслию – потому как дураком я полным оказался. Ниночка-то со старухой моей каждый день общалась. Так вот, она о беременности своей даже не заикнулась – это моя все сама поняла, да мне сказала. Вот я, Сашку во дворе встретив, и ляпнул ему, что, мол, с прибавлением в семействе его поздравляю. А он аж с лица спал: с каким таким прибавлением, жена ничего не говорила. Ну, я и сказал, что Ниночка тяжелая уже, а ему не говорила, наверное, потому, что сюрприз сделать хочет. Буркнул он мне что-то невнятное и к себе пошел. И вот еще что! Я тут весь тот день в памяти прокрутил и вспомнил, что тот тубарет коричневый был! Ниночка с него не только белье вешала, но еще и сидела на нем с Женькой на руках, свежим воздухом дышала. С него-то она и упала – я же все своими глазами видел! – Тут старик ахнул, схватившись за голову, и завыл дурным голосом: – Дурья башка! Да чтоб мне пропасть совсем! Да где ж мои глаза раньше были!

В допросную заглянул обеспокоенный Костя, но Никитин только махнул ему рукой – уйди, мол.

– Родион Кузьмич! Вам плохо? – встревоженно спросил он. – Может, воды?

– Да мне хуже не будет, даже когда помирать стану! – причитал старик и вдруг, рухнув на колени, пополз к Евгению. – Прости, Женька! Прости! Не поверил я тебе тогда! Думал, выдумываешь ты все! А ведь ты прав оказался! Это Сашка твою мать убил!