Книга Пора созревания - Барбара Фришмут

— А что говорят числовые значения слов?

— Числовая обработка еще не завершена. Однако вы меня разочаровали, дорогая. Неужели вам мало того, что я процитировал? Перед вами бесхитростный рассказ о жизни народа. Заслуживающий доверия реализм. Послушайте — это обращение к богу по имени Рейтиа: «Это мой вклад, чтобы священник принес тебе жертву!» Или: «Ты однажды послал нам смерть — пусть сон станет легок для глаз».

— Кто такой Рейтиа?

— Пока не ясно, — пожал плечами Унумганг. — Упоминается лишь как имя божества. Тогда были бог солнца Беленус и трехголовый бог Триглав. Кстати, последнее имя носит одна из местных гор.

Новая вариация трех Бетт.

— Стало быть, очередная патристика.[35]— заключила я.

Унумганг посмотрел на меня с глубоким сожалением:

— Не судите опрометчиво. Подождите, пока ученые закончат расшифровку. Тогда за дело возьмутся дамы типа ваших подруг из «Женского просвещения», и культура венетов наполнится массой намеков на Великую богиню и ее почитание, равно как и на проявления женской мудрости.

— Что мне в данный момент не поможет. Вы просто хотите отвлечь меня от кельтов, хотя они относятся к гальштаттской культуре, а Гальштатт расположен, в конце концов, менее чем в тридцати километрах отсюда…

Профессор прервал меня:

— Венеты были — с вероятностью, близкой к ста процентам, — также носителями этой культуры, по меньшей мере осткрейзской. Они добывали соль и железо в Норике, поддерживали тесные контакты с этрусками, даже пытались торговать со скандинавами, но им помешали мародерствующие кельты. Присмотритесь, только повнимательнее, к здешним топонимам. Уже старый Андриан идентифицируется как славянское название.

— Что частично опровергнуто последними исследованиями.

— Сведения, надо предполагать, от одной из ваших феминисток…

Дверь открылась, и Лизль, улыбаясь, поспешила ко мне.

— Надеюсь, я не помешаю в решении глобальных проблем.

Она многократно извинилась за то, что проспала мой приход. Отдых существенно пошел ей на пользу. Она выглядела посвежевшей и почти не хромала. Открыв окна, Лизль принялась размахивать обеими руками, разгоняя табачный дым.

— Бедняжка, вы сидите как в преисподней. Немедленно перебираемся ко мне, я сварила кофе. Похоже, мой милый супруг курил без перерыва.

Унумганг скорчил гримасу, которая должна была означать, что жена преувеличивает. Тем не менее он последовал за нами после того, как вытряхнул в корзину пепельницу, полную окурков. Мы переместились на другую веранду, где все было подготовлено к полднику.

У Лизль были большие сине-зеленые глаза, открытое лицо с еле заметными морщинами. Рыже-коричневые волосы, расчесанные на прямой пробор, свободно ниспадали на плечи. Пухленькая, она не казалась толстой, и в то, что ей уже семьдесят, поверить было невозможно.

Пирог, который Лизль сама испекла, был нашпигован кусочками груши. Унумганг, счастливый оттого, что жена снова дома, восседал за столом, как мурлыкающий кот, и постоянно проводил рукой по несуществующим усам.

Лизль вкратце рассказала о своем пребывании на курорте. Она не хотела нам докучать и через пару-тройку фраз спросила у меня, как поживает мой творческий процесс. Муж — она бросила на него взгляд, — лишь намекнул ей, теперь я должна все подробно рассказать, что, кстати, и обещала по телефону.

Вдобавок ей не терпелось узнать про наших феминисток. В университете, где раньше преподавал муж, был предмет «Женское просвещение», и однажды она прослушала курс о какой-то немецкой авторше.

Унумганг закатил глаза:

— Твои пояснения сбивают с толку.

Я обрисовала Пат и Августу, поведала об их интересе к делам давно минувших дней, сообщила, что сегодня они отправились в горы, откуда вернутся только завтра.

— Ах, бедные! — пожалела Лизль ученых дам. — Они наверняка промокли насквозь. Может быть, переночуют в пастушьей палатке, обсушатся и поедят.

— Да уж не без этого. — Унумганг играл зажигалкой. — В конце концов, у них опытный проводник из местных.

Я поведала о вылазке дам в Блаа-Альм, к соляным разработкам у Топлицзее.

— Они хотят представить, как все было при нацизме.

— И, конечно, — дополнил Унумганг, — бросить взгляд на сокровища, обнаруженные этой весной.

Мы посмеялись. Сокровища, поиск которых финансировала американская телевизионная компания, на поверку оказались банками из-под пива, десять лет назад их подняли со дна озера, уложили в большой ящик и закопали неподалеку от берега несколько местных жителей.

Тем не менее американцы умудрились смонтировать и показать фильм о нацистских сокровищах, заявив, что они спрятаны в надежном месте, и таким образом замяв скандальную историю.

За окном совсем помрачнело, и я отправилась восвояси.

Дома меня поджидала соседка.

— Я знаю место лучше вчерашнего, — сказала она, когда мы обе садились в машину. — Ты будешь потрясена.

Она не ошиблась. На опушке леса, где мы остановились, белых было видимо-невидимо. Дождь кончился. Мы приветствовали каждую находку руладой на тирольский манер, то есть голосили не переставая, и, если вскоре не заполнили корзины, собирали бы грибы до глубокой ночи.

По дороге назад соседка сказала, что она не иначе как нынче помрет.

— Почему?!

Она объяснила, что всю жизнь мечтала найти так много грибов. Теперь мечта сбылась, и соседка опасалась, что это не к добру. Я не знала, что и сказать. Поразмыслив, я предложила раздарить нашу добычу и сделать вид, будто ничего не было. Но практичная соседка не согласилась.

Дождь, похоже, поселился в нашей округе. Он лил с утра, не сильный и не слабый, и прекращался только для того, чтобы припустить снова.

Я сидела дома и перелистывала книги, полученные недавно. Я ждала звонка от Пат или Августы. Они могли вернуться намного раньше, чем запланировали. При такой погоде прогулки в горах — просто мазохизм.

Блуждая по книжным страницам, я натолкнулась на «Книгу о городе женщин» Кристины Пизанской. Кристина родилась в Венеции и попала вместе с отцом-астрологом ко двору Карла V. В Париже она вышла замуж и родила двух дочерей. Рано овдовев, она начала писать, чтобы хоть как-то прокормить семью. Наверное, она была первой профессиональной писательницей. Кристина смело отстаивала интересы женской половины человечества. В своей книге она рассказывала о городе женщин, укрытии для гонимых и оклеветанных (приют странников?), который ей повелели создать три богини — Разум, Честность и Справедливость (три Бетт?).

«Женщины, — сетовала Кристина, — искренне следовали Христову наказу о долготерпении и без ропота выносили ужасные унижения от мужчин, прежде всего от их речей и писаний. Они надеялись на высшее правосудие. Пришло время вырваться из рук фараонов!»