Книга Боги Абердина - Михей Натан

Он снова посмотрел на пианино.

Хауи встал, его слегка зашатало, он схватился за перегородку. Затем художник распрямился и пошел вперед, словно опытный стрелок, отправляющийся на дуэль.

— Хауи целый семестр учился в Джиллиарде, — сообщил Арт.

— В Нью-Йорке?

Артур кивнул и затянулся трубкой. Горгулья ухмылялась, дым выходил из ее макушки.

— Бесплатно, со стипендией. Он пришел в приемную комиссию консерватории на слушания. Предположительно, они сразу же приняли его, прямо после прослушивания.

Хауи добрался до угла, уселся на табурет перед пианино, встал, вытер табурет, снова сел и открыл крышку. Бармен проследовал к дальнему концу стойки и что-то сказал ему. Художник медленно кивнул и прошелся по клавишам правой рукой.

— Однако его исключили, — продолжал Арт. — Начались проблемы с выпивкой.

Бармен вернулся с хайболом, наполненным виски с содовой и льдом, и вручил высокий стакан Хауи, который поставил его на пианино, а затем быстро сыграл гаммы.

— Я удивлен, что он поступил в Абердин, — признался я.

— Он не поступил, — Арт прижался спиной к стене. В одной руке он держал трубку, другой постукивал по столу. — Точнее, не в традиционном смысле. Он посещал несколько курсов, не будучи зачисленным. Я думаю, что Хауи собирался снова подавать документы, но больше к этому не стремится. Он сказал, что одного отчисления достаточно.

Я предполагал, что мы все учились в Абердине.

— Значит, Хауи просто работает на доктора Кейда?

— Да. Если бы не доктор, ему пришлось бы вернуться домой и начать работать на отца.

— Думаю, что он как раз этого хочет, — заметил я. — Хауи говорил мне, что с нетерпением ждет окончания университета, чтобы попасть в «настоящий мир».

Артур нахмурился.

— Ты шутишь? Это — самое последнее, чего он хочет. Его отец считает, что он учится в университете. Он продолжает присылать деньги на обучение. Хауи их тратит, но много откладывает. У него крупный счет в Фэрвичском коммерческом банке. — Арт подавил зевок. — Мои родители — вполне обеспеченные люди, но Хауи из совершенно другого мира. В такие деньги сложно поверить. Их там очень много.

Я поставил кружку на стол с большим грохотом, чем собирался, но, будучи пьяным, не опасался ничего.

— Мне жаль, что ты сказал все эти вещи про Дэна, — заявил я.

Артур замер с кружкой в воздухе.

— Это все еще тебя беспокоит.

Я ничего не ответил.

— Знаешь, я ведь только пошутил.

Я покачал головой, все еще будучи смелым от алкоголя.

— Не думаю, что это правильно. Мне нравится Дэн.

— Мне он тоже нравится, — сказал Арт.

— Он в меня не влюблен, — воскликнул я. — И я не считаю его «голубым».

— Вполне возможно. Не исключено, что ты прав, — ответил Артур.

— Если ты кому-то нравишься, это совсем не означает, что он в тебя влюблен, — продолжал я.

— Согласен. Тебе нравится Эллен, правильно? Но никто из нас не скажет, что ты в нее влюблен.

Арт улыбнулся мне. Я ощутил прилив адреналина, с жадностью опрокинул в себя остатки пива, магическая двадцатипятицентовая монета Хауи стукнулась о мои зубы.

Хауи уже играл. Пальцы летали над клавишами, ноги нажимали на педали, голова раскачивалась в такт музыке. Это был джазовый номер, что-то в новоорлеанском стиле, вокруг исполнителя уже собралась небольшая толпа. К моему удивлению Хауи запел.

О, пожалуйста.

Не говори обо мне.

Когда я уйду,

Хотя наша дружба

Прекращается с этого момента.

Если не можешь сказать ничего по-настоящему хорошего,

То лучше вообще ничего не говори.

Это мой совет.

Кто-то открыл входную дверь паба, и внутрь ворвался поток холодного воздуха. Мы с Артом несколько минут сидели молча, нам было неловко. Я продолжал пить, судорожно пытаясь найти в кружке последние капли.

Наконец, Арт нарушил молчание.

— Как идут твои исследования?

Я поднял голову от кружки.

— В университете отстаю, — осторожно проговорил я. — Проект доктора Кейда стал главным в моей жизни.

— Но разве ты не хотел такой жизни?

— Не знаю, — ответил я. На мгновение у меня все поплыло перед глазами. — Я не знаю, какой жизни хотел.

Арт заказал еще пива.

— Ты всегда можешь вернуться в общежитие, — заметил он. — Тебя в доме никто не удерживает.

— Но мне нравится дом.

— Конечно, нравится. Я могу перестроить график, передать часть твоей работы Дэну.

— Это будет несправедливо по отношению к нему, — заметил я.

— Несправедливо? — рассмеялся Арт. — Справедливость — враг амбиций. Если бы меня волновала справедливость, мы бы еще больше отстали от графика с проектом доктора Кейда.

Я весь прошлый семестр составлял предложение по главе о средневековой науке, но доктор Кейд отказался от него. Он даже не прочитал весь текст, потому что, по его словам, у него нет времени. Вот это определенно несправедливо, но необходимо. Я выяснил разницу между справедливостью и необходимостью.

Хауи закончил номер, послышались аплодисменты, и он тут же начал снова играть.

— Я видел в кабинете одну книгу. «Collectanea Chemica», — признался я. — Ты пользовался ею для написания той главы о науке?

Артур тихо захлопал в ладоши, но тут же прекратил и посмотрел на меня:

— Ты читал книгу?

— Только первую страницу.

— Что решил?

— Я и раньше читал про философский камень, — сказал я. — Это интересно, но напоминает мне «Сумму теологии». Фома Аквинский пытался смешать сверхъестественное с эмпирическим…

— Смешивание веры и эмпиризма всегда рискованно.

— Это невозможно, — заявил я.

Я наслаждался собственным ступором, плавал в какой-то неясной, расплывчатой паутине. Пальцы на ногах слегка покалывало от тепла. Несколько минут мы с Артом сидели молча. Я притворялся, что смотрю на играющего Хауи.

— Не так уж невозможно, — внезапно сказал Артур. — Посмотри, что святой Ансельм взял в качестве девиза, которым руководствовался всю жизнь: «Fides quaerens intelligentiam» — «Вера ищет понимания». Он показал, как можно использовать разум для разъяснения и истолкования сути веры. Они могут работать вместе: вера — на одной части весов, разум — на другой. Самой важной является точка, в которой они приходят в равновесие. — Он поднял руки над столом, изображая весы. Ладони смотрели вниз, обе руки то поднимались, то опускались на все более незначительное расстояние, и, наконец, остановились на одном уровне. — Я думаю, что здесь и заключается истина.