Книга Город грешных желаний - Елена Арсеньева

Но не языки костра казались ей теперь самым страшным.Пьетро! С каким отвращением отринет ее Пьетро!

Троянда сжалась в комок и несколько раз ударилась головой обпол. Сострадание в зеленых глазах Джильи, злорадство в желтых глазах Филумены,ненависть во взоре Пьетро…

Нет!

Она вскинулась, села, прижимая руки к груди и напряженновглядываясь в стену, словно там было начертано, как следует вести себя дальше.

Нет. Никто ничего не должен знать. Пусть она лишится радостиувидеть, как засияет Пьетро при известии о ребенке, зато она избавит себя отзрелища ненависти на его лице. Ненависти к ней!

Ни Пьетро, ни кто-то другой ничего не должны знать до самойпоследней минуты. А вот когда ребенок родится… Если это будет человек, Трояндас восторгом предъявит его Пьетро, и дитя увенчает их любовь. Если же… если жене… человек, тогда Троянда убьет его, чуть только извлечет из недр своего тела,даже если это будет стоить жизни самой Троянде.

Но об этом она позаботится потом. Исхитрится, но совершитэто в полном одиночестве, втайне, заглушая ладонью крики боли. Внезапноевоспоминание о Молле вызвало слезы на ее глазах, но Троянда удержала их. Слезыуносят силу, а она и без того слаба. Слезы — тоже потом. Сейчас пока нужносделать так, чтобы никто не то что не узнал — даже не заподозрил, что чревоТроянды наполнено новой жизнью! Слава богу, что Пьетро надарил ей стольконарядов. Среди них есть и затейливо-бесформенные платья, которые помогут скрытьот любопытных взоров раздавшийся стан.

И тут новое рыдание сотрясло ее до глубины души. Уберечьсяот взоров! Это полдела. А как уберечься от рук Пьетро? Да он сразу поймет, чтопроизошло, — чудо, что еще не понял!

Значит… Она сидела и тихо плакала, забыв свое разумноерешение оставить слезы на потом, ибо они истощают силы. О Пьетро!..Великолепный, блистательный, сладчайший Пьетро! Как, где взять силы, чтобыотказаться от твоей любви, обидеть тебя отказом и пренебрежением?! Да ведь этовсе равно что вырвать сердце из своей груди!

Тихо постанывая, Троянда кое-как вспомнила все, что онакогда-нибудь слышала о беременности и ее сроках, и принялась подсчитывать ивысчитывать, загибая пальцы и почти не видя их сквозь слезы.

Если бог попустил осквернение тела своей рабы и она зачалаот инкуба, значит, срок у нее — почти пять месяцев. О тупица! Тупицанесчастная! Любая деревенщина уже поняла бы, что происходит, но только неблагочестивая, невинная сестра Дария. Еще четыре месяца молчать, скрываться,избегать Пьетро? Да нет, это же просто невозможно. Немыслимо!

Вот если бы на время уехать. Или если бы уехал Пьетро…

Троянда засмеялась, но этот короткий, истерический смехтотчас сменился рыданием. Неужели это она думает? Неужели это ее мысли? Онамечтает о разлуке с Пьетро?!

Так она сидела и плакала, то придумывая какие-то нелепости,то приходя от них в отчаяние, пока не поняла: надо или признаться Пьетро и бытьготовой к его отвращению, когда он увидит то, что изошло из ее тела, или… илине обойтись без помощи друга.

Друга! Да разве у нее были друзья?!

Троянда едва вновь не впала в истерический припадок, стоилоей представить, как она делится своей бедой с Филуменой или Фиордализой.Луиджи? Ну нет. Он не способен ничего скрыть от Аретино. Мать Цецилия?Помнится, кто-то говорил, будто она уехала в Рим, какие-то у нее неприятности.

Да ведь Троянда одна на свете. Совсем одна!

И вдруг ей стало легче дышать. Внезапное воспоминаниеосенило ее подобно благотворному дуновению в душный день. Джилья говорила, чтобудет благодарна Троянде всю жизнь. Ну что ж, вот теперь ей и представитсяслучай доказать свою благодарность!

Троянда вскочила и, кое-как ополоснув зареванное лицо,ринулась из комнат. Конечно, это ужасно — все рассказать Пьерине. Но на этопридется пойти, ведь та иначе не поймет, почему должна приложить все усилия,чтобы сделать свои приемы еще более заманчивыми для Аретино! Но этого мало.Надо еще что-то придумать…

Троянда бежала через пышные залы, спускалась и поднималасьпо лестницам, не замечая всегдашней толпы, не замечая презренных Аретинок иозабоченных слуг. И мысли бежали в ее голове, обгоняя одна другую.

Надо сделать так, чтобы Аретино не видел ее эти дни. Чтоможет удержать его на расстоянии? Только болезнь. Скажем, у Троянды откроетсякакая-то женская болезнь, при которой нельзя совокупляться с мужчиной… Нет.Аретино сделается противно, он потом и не захочет к ней подойти. Лучшекакие-нибудь пятна на лице, при которых, скажем, вреден солнечный свет и надопроводить время в затворничестве, полутьме и глубоком покое. Ну, что-то в этомроде. Надо хорошенько придумать, это они сейчас сделают вместе с Джильей. И Трояндапопросит ее «ухаживать» за ней — как бы в благодарность. Джилья не откажет.Джилья будет стоять на страже ее одиночества, как дракон на страже принцессы! Иона сумеет убедить Пьетро, ведь у них такие хорошие отношения!..

Она добежала до передней комнаты покоев Джильи и ужесхватилась за край портьеры, как вдруг ее остановил презрительный голос:

— Как там зовет тебя эта вечно траурная Вероника Гамбарра,дама Корреджо? Божественный синьор Пьетро? Фу-ты ну-ты! А в это времябожественный синьор изумляет всю Венецию своими похождениями. Циник ты ипорнограф, а никакой не божественный!

* * *

Господи! С кем это говорит Джилья в таком тоне? Неужто сПьетро?! Да как она осмелилась?! Да он просто убьет ее!..

Троянда от ужаса замерла на пороге, но новый голос еенемного ободрил. Аретино, похоже, не так уж и сердится.

— Да, я таков! — усмехнулся Пьетро не без самодовольства. —И ни за что не хотел бы измениться. Это, знаешь ли, несравненное искусство —распознавать у каждого самое больное место и безошибочно бить именно в него.

— Ну да, вцепляться зубами, как вцепляется собачонка, —ехидно проронила Джилья. — Да чего еще от тебя ждать? Bottoli — шавки! Так,кажется, назвал великий Данте всех вас, аретинцев?

— Других аретинцев не существует. Я — один! — огрызнулсяПьетро, и по голосу его Троянда поняла, что он закипает.

— Да полно! — бесстрашно усмехнулась Джилья. — Если тыназвался Аретино, это еще ничего не значит. На самом деле ты всего лишь ПьетроБиччи, сын сапожника Луки из Ареццо, а все твои земляки столь же безродныеаретинцы!