Книга Песий остров - Кристиан Мерк

— Можем поговорить. О чем угодно, — предлагает он и замечает, что ее дыхание снова становится спокойным. Это все равно что укрощать дикое животное через прутья клетки, думает он. — Вам кто-нибудь поможет добраться до дома? Какие-нибудь друзья?

Дом. Это слово пробуждает что-то живое, и плотину наконец прорывает. Прошлое оказывается совсем рядом, Вилли даже чувствует запах материнских сигарет в коридоре, плохо замаскированный ванильными свечками. Без всякой причины — во всяком случае, без причины, понятной самой Вилли, — она начинает говорить и внезапно осознает, что рассказывает историю своей жизни. Которая началась в баре в Окленде, штат Калифорния, где ей исполнилось четырнадцать лет. Воспоминание обретает фактуру и объем, и Вилли говорит, не задумываясь о том, чем эта жизнь может теперь закончиться.

* * *

Ким раздобыла травы.

Накануне ей исполнилось тринадцать, и у ее отца хватило ума подарить ей деньги.

— Отличный сканк, — сказала она, глядя снизу вверх на старшую подругу, изо всех стараясь быть на уровне. Но курить в родительском доме было нереально. Ее комната с «волшебными фонариками» и сломанным телевизором находилась по соседству с материнской. Так что они стояли на тротуаре перед аптекой, когда Вилли повернулась и посмотрела на подъемные краны, медленно ворочающиеся в холодном вечернем воздухе.

— Порт! — воскликнула Вилли, хватая пакет с травой как сокровище и по-разбойничьи ухмыляясь. Она понюхала траву и почувствовала себя взрослее, чем ожидала. Вилли никогда не курила даже простые сигареты, хотя все считали, что курила. На ней вечно болтались футболки с черепами и названиями групп, о которых никто даже не слышал. Она была крутая. Чума, как ее однажды прозвал учитель химии.

— А что в порту? — спросила Ким, раздраженно забирая пакетик с травой.

— Уединение, детка, — ответила Вилли загадочным голосом. — Там можно спрятаться. Погоди, нам нужен фонарь.

И она потащила удивленную Ким по мосту в Аламиду, где сухогрузы принимали на борт контейнеры размером с квартиру. Там в заборе была дыра, и Ким порвала свои новые джинсы, пролезая сквозь нее, отчего страшно разозлилась.

Но когда Вилли нашла открытый контейнер, ее настроение резко переменилось.

Девочки залезли поглубже внутрь. Они присели за ящиками, помеченными на непонятном языке, и, хихикая, скурили весь пакет. Было жутковато, но значительно веселее, чем ждать, пригласит ли Данни из школы кого-нибудь из них гулять. Все равно обычно он их не звал. Огни Сан-Франциско с той стороны залива горели ярко, как никогда раньше. Девочки держались за руки, не глядя друг на друга. Ким положила голову Вилли на плечо.

— Ништяк, — высказалась Вилли, закашлявшись и смеясь сквозь слезы.

— Чума, — подхватила Ким, громко хохоча.

— Мы как Тельма и Луиза, — продолжила Вилли, захлебываясь дымом от последнего косяка.

Потом они заснули. Наутро они не сразу поняли, что проснулись далеко не в дождливом порту. Им было смешно после вчерашнего. Глаза у обеих были красные. Лучшие подруги, крутые наркоманки.

— Доброе утро, — раздался взрослый мужской голос. Это было первое, что услышала Вилли, пытаясь проморгаться. Кто-то стонал. Так стонет человек, которому зажали рот рукой. — Доброе, говорю, утро, крошка.

Вилли открыла глаза. И мир навсегда изменился.

Она была уже не в Окленде, а в открытом море. На зеленой железной палубе, раскачивающейся в такт серым волнам. На большом грузовом корабле. Перед ней стоял немолодой мужчина в темно-синей морской форме и хохотал, разглагольствуя на непонятном языке. Два парня помоложе, один из которых был одет в рыбацкую непромокайку, крепко держали Ким, а третий стягивал с нее подаренные джинсы. Ким пыталась кричать сквозь закрывавшую ее рот руку, и Вилли навсегда запомнила, о чем был этот крик, хотя слова терялись, не успевая сформироваться. Один из парней, державших Ким, что-то сказал пожилому, тот кивнул и показал на контейнер, где Вилли пыталась встать на ноги.

— Не надо!

Это было единственное, что произнесла Вилли, когда мужчины нагнули Ким над каким-то ящиком и начали развлекаться. Стоны Ким превратились в крик. Вилли не знала, что человек может так пронзительно кричать. И все это время пожилой, не отрываясь, смотрел на Вилли, испытывая ее на прочность. Она не отвела взгляд, сбрасывая все нежные чувства, которые когда-то умела испытывать, за борт, на морское дно. Ким затихла. Были слышны только шлепки и смех, эхом отдававшиеся в тонких стальных стенках контейнера.

— Я Максим, — представился мужчина, протягивая ей руку.

— А я Чума, — ответила она без тени юмора.

— Значит, мне надо тебя побаиваться? — Максим вовсе не издевался над ней. Он легко распознавал потенциал в людях. Эта девчушка станет опасной, если дать ей такую возможность. Когда мужчины в контейнере устали от своего развлечения, один из них подошел к Вилли и хотел схватить ее за плечо, но она попыталась ударить его по лицу. Парень, которого, как она потом узнает, звали Пит, схватился за пистолет, и ее жизнь спас только командный голос Максима. Каждый последующий день она жалела об этом спасении.

Тело Ким издало совсем негромкий плеск, ударившись о поверхность воды.

Вещи ее еще целый день валялись внутри контейнера. Одна кроссовка с пятнами крови. Голубые хлопковые трусики. Пустой пакет из-под травы и спички. Как будто ее самой никогда и не существовало.

— Я тебя в обиду не дам, — сказал Максим той ночью. И солгал. Потому что он держал других моряков в узде, но оставил ее для себя. Большинство ночей с той поры Вилли лежала, глядя в стену и представляя себе, как проламывается через нее, как сквозь жженый сахар, куда-то в другой мир. Что бы Максим ни шептал ей на ухо, она воспринимала это как шум, который следовало забыть. И это отчасти объясняет, почему несколько недель спустя четырнадцатилетняя Вилли первый раз застрелила человека, не испытав ничего, кроме легкого возбуждения, когда он перестал дышать. То, как Пит нервно моргнул, когда она в одиночку сбросила тело тайца за борт, с лихвой окупило все потери. Так она решила.

* * *

— Простите меня, святой отец, — повторяет Вилли, надеясь, что если повторить эти слова, то станет легче. У нее начинает кружиться голова, и ей кажется, что ангелы снова поют. Томас не успевает ответить, как она теряет сознание. Костыли сползают на пол с грохотом, который заставляет нескольких прихожан на скамьях вздрогнуть.

Священник спешит в ее часть кабинки и берет бледную девушку на руки. Рана на ноге снова кровоточит, оставляя красные капли на кроссовках. Ей уже снятся ангелы, обещающие пустить стрелы страсти, дабы защитить ее от всякого зла.

— Ты прощена, — говорит Томас, впервые в жизни чувствуя ненависть к людям.

Якоб

Сломанный локоть стал для Якоба индикатором опасности. Сейчас он стоит на пристани среди блестящих корпусов кораблей, и локоть дремлет внутри своей бамбуковой клетки. Открыточный закат окрашивает мир в розоватый цвет, как будто пытаясь отменить все, что оказалось правдой: моя жена сгорела заживо. Меня подозревают. Единственный человек, проявивший обо мне заботу, сам, по-видимому, похититель. А то и кто-то похуже.