Книга Мертвецы живут в раю - Жан-Клод Иззо

Мари-Лу сидела на диване. Подобрав под себя ноги. Она подняла на меня глаза. Следы побоев почти исчезли.

— Ты хочешь, чтобы я ушла, да?

Я показал ей на бутылку виски «лагавюлен». Она кивнула в знак согласия. Я наполнил два стакана и один подал ей.

— Я не могу все тебе объяснить. Я влип в большую неприятность, Мари-Лу. Вчера вечером ты это поняла. Дела пойдут еще хуже. Находиться здесь станет опасно. Это крутые ребята, — закончил я, снова вспомнив о рожах Морвана и Веплера.

Она не сводила с меня глаз. Я очень сильно ее желал. Мне хотелось наброситься на Мари-Лу и взять ее прямо здесь, на полу. Это был простейший способ избежать разговора. Я не думал, что она тоже хотела, чтобы я набросился на нее.

— Я это поняла. А кто я для тебя?

— Шлюха… Которая мне очень нравится.

— Подлец!

Она швырнула в меня свой стакан. Я это предчувствовал и увернулся. Стакан разбился о плиточный пол. Мари-Лу застыла неподвижно.

— Хочешь другой стакан?

— Да, пожалуйста.

Я снова налил ей виски и сел рядом. Самое трудное осталось позади.

— Ты хочешь уйти от своего сутенера?

— Я не умею ничего делать.

— Я хотел, чтобы ты занялась чем-нибудь.

— Ах, вот как. Но чем? Пойти кассиршей в «Призюник», да?

— Почему бы и нет? Дочка моего сотрудника работает кассиршей. Она твоя ровесница или чуть постарше.

— Ты говоришь об аде!

— А трахаться с незнакомыми мужиками лучше?

Она молчала. Смотрела на дно своего стакана. Как в тот вечер, когда я подобрал ее в баре «О'Стоп».

— Ты уже думала об этом?

— В последнее время я не нарабатываю нужной суммы. Я больше не могу выносить… Чтобы меня драли все эти типы. Поэтому меня избили.

— Я считал, что из-за меня.

— Ты был только предлог.

Начался рассвет, когда мы закончили разговор. История Мари-Лу была историей всех Мари-Лу на свете. В мельчайших деталях. Начиная с того, что ее изнасиловал безработный папочка, пока мамочка вкалывала приходящей домработницей, чтобы прокормить семью. Братья, которым на тебя было плевать, потому что девчонка. Если только братья не узнают, что ты водишься с каким-нибудь белым или, что хуже, с арабом. По любому пустяку на тебя дождем сыпались пощечины. Потому что пощечины — это ругательства бедняка.

Мари-Лу убежала из дома в семнадцать лет, выйдя вечером из лицея. Ее школьный дружок струсил. Первый дальнобойщик, которого она встретила, ехал в Рим.

— Я все поняла лишь на обратном пути. Поняла, что я стану шлюхой. Он бросил меня в Лионе, дав пять франков. У него были жена и дети, которые его ждали. Он меня поимел не просто за деньги, все было по-хорошему, я его очень любила! Ведь он мог вышвырнуть меня без гроша. Он был первый, но не самый худший.

Все мужики, которых я встречала после него, тоже думали лишь об одном — получить свое удовольствие. Так продолжалось неделю. Для их куриных мозгов я была слишком красивая, чтобы быть честной женщиной. Наверно, их слегка пугало, что я такая соблазнительная. Или же они видели во мне шлюху, в которую я превращалась. Ты сам как думаешь?

— Я думаю, что взгляд других — это смертоносное оружие.

— Хорошо говоришь, — с усталым видом согласилась она. — Но ты же не полюбишь девку вроде меня, правда?

— Те, кого я любил, ушли.

— Но я-то могу остаться. Мне терять нечего.

Ее слова потрясли меня. Она была искренна. Она раскрывала свою душу. И она, Мари-Лу, приносила себя в жертву.

— Я не вынес бы любви женщины, которой нечего терять. Любить — это и есть возможность терять.

— Ты просто больной, Фабио. Ты ведь несчастен, да?

— Я этим не хвастаюсь!

Мой ответ вызвал у меня смех. Не у нее. Мари-Лу смотрела на меня, и мне показалось, будто в ее глазах я вижу грусть. Я не понял, кого она жалеет — себя или меня. Ее губы припали к моим губам. От нее пахло маслом из орехов акажу.

— Пойду спать, — сказала она. — Так лучше, да?

— Так лучше, — невольно повторил я, подумав, что уже слишком поздно, чтобы заниматься с нею любовью. И это заставило меня улыбнуться.

— Ты знаешь, — сказала она, встав с дивана, — на фото я узнала одного типа. (Она подобрала с пола фотографию и ткнула пальцем в человека, сидящего рядом с Тони.) Это мой сутенер. Рауль Фарж.

— Вот это да!

Даже наилучший из диванов всегда неудобен. На нем спишь только по принуждению. Потому, что кто-то другой занимает твою постель. Я не спал на моем диване с той последней ночи, которую в доме провела Роза.

Мы разговаривали и пили до рассвета с надеждой снова спасти нашу совместную жизнь. Предметом обсуждения не была наша любовь. Дело было в ней и во мне. Скорее во мне. Я отказывался удовлетворить ее настоящее желание — иметь ребенка. Но не мог привести ей никакого убедительного довода. Просто я был пленник моей жизни.

Клара, единственная женщина, которая от меня забеременела, — правда, невольно, — сделала аборт, не сказав мне об этом. «Ты человек ненадежный», — бросила она мне в лицо. Потом. Объясняя свое решение. Слишком много внимания я уделял женщинам. Я был неверен уже в одном взгляде. Они не могли мне доверять. Я был любовник. Никогда я не стану мужем. Тем более отцом. Конечно, это и положило конец нашим отношениям. Мысленно я убил в себе отца, который, однако, всего-навсего отдыхал после обеда.

Но я любил Розу. Любил ее ангельское личико, которое обрамляли волны вьющихся, каштановых, почти рыжих, волос. У нее была обезоруживающая улыбка, чудесная, но почти всегда чуть печальная. Именно эта улыбка сразу меня покорила. Сегодня я мог думать о Розе, не испытывая боли. Она стала для меня не безразличной, но нереальной. Мне понадобилось много времени, чтобы отвыкнуть от нее. От ее тела. Когда мы жили вместе, мне стоило только закрыть глаза, чтобы начать ее желать. Меня беспрестанно преследовали ее образы. Часто я задавался вопросом, возродится ли это желание, если она внезапно, без предупреждения, вновь возникнет в моей жизни. Я по-прежнему не знал ответа на этот вопрос.

Нет, я знал с тех пор, как переспал с Лолой. Если ты полюбил Лолу, то уже не мог опомниться. И дело было не в красоте. У Розы было прекрасное тело, роскошное, изящно очерченные формы. Все в ней дышало чувственностью. Малейший жест. Лола была тоньше, стройнее. Какая-то воздушная, даже в походке. Она вызывала в памяти Градиву с фресок Помпеи. Она ходила, едва касаясь земли, как будто не ступала на нее. Любить Лолу означало дать увлечь себя в ее странствия. Она вызывала восторг. И если ты кончал, то возникало ощущение, будто ты не потерял ничего, а обрел.

Именно это я ощущал, даже если последующие мгновения я все портил. Однажды вечером, у меня в Гуд, Маню заметил: «Черт, почему, когда переживаешь оргазм, это длится так недолго!». Мы не знали, чем это объяснить. С Лолой ты переживал и посленаслаждение.