Книга Маска возмездия - Маргарет Макфи

Ноги Мэриэнн раздвинулись сами собой, и Рейф встал между ними, почувствовав, как они обхватили его ноги. Рейф поцеловал ее еще крепче. Снова найдя ее груди, он пощипывал большими пальцами соски, пока дыхание Мэриэнн не сбилось, глаза стали черными, как ночь. Он еще шире развел ей ноги и прижался к ней.

Мэриэнн вздрогнула и, задохнувшись на вдохе, замерла. Потом, прервав поцелуй, отпрянула от него.

— Мэриэнн… — прошептал он, продолжая смотреть ей прямо в глаза. От возбуждения голос прозвучал глухо и хрипло. — Я дал тебе слово и не нарушу его.

— Но… — Она бросила взгляд туда, где их тела соприкасались.

— Мы полностью одеты, — ответил он. — Так оно и останется.

Их глаза снова встретились.

— Верь мне, — шепнул он.

Мэриэнн смотрела в его глаза, будто хотела проникнуть в самые потаенные уголки души.

— Да, — ответила она.

Рейф потянулся к ней, целуя снова и снова, пока не почувствовал, что напряжение, сковавшее Мэриэнн, отступило. Она прижала его к себе, и его руки опять легли ей на грудь, лаская. Потом Рейф обхватил ее руками, и она изогнулась, позволив ему целовать груди, как в день бала.

Он стал торопливо расстегивать высокий ворот плотной амазонки, вспоминая нежную прелесть ее грудей.

— Да, — вновь прошептала она, сильнее прижимая к себе его голову.

Рейф обнял ее за талию, потом, лаская бедра, почувствовал, как в них нарастает жар. Он сквозь ткань лифа щекотал зубами ее соски, возбуждая их, нащупал рукой заветную точку, ощутив ее через все слои одежды. Мэриэнн вздрогнула и затаила дыхание. Рейф поднял голову и заглянул ей в глаза, продолжая ритмическую игру пальцами между ее бедер. Мэриэнн задышала глубже и громче, и он почувствовал, как она сделала легкое движение в сторону его руки. Он впился губами в ее грудь, нежно покусывая сначала один сосок, потом другой. Мэриэнн запрокинула назад голову, громко застонала. Рейф понял, она достигла блаженства. И пусть он напряжен и возбужден, как зеленый юнец, — это не важно. Он обнял Мэриэнн, целуя губы, брови и кончик носа, и держал, пока не успокоился бешеный стук ее сердца.

Когда изумленное выражение исчезло с ее лица, она взглянула на него и прошептала:

— Не понимаю, что со мной случилось. Что это было?

— Это начало, Мэриэнн. — Рейф взял ее за руку и повел домой.

Следующей ночью, когда они легли в постель, он держал ее в своих объятиях. И ничего более.

Глава 11

Каллертон встретился с ним на следующий день. Рейф оставил Мэриэнн писать письма за маленьким столиком в гостиной, а сам пошел поговорить со своим другом.

— Вчера вечером Мисборн был в городе, праздновал, — сообщил Каллертон. — Угощал всех шампанским у Уайта и объявил, что его дочь вышла замуж за мистера Рейфа Найта.

Рейф ничего не ответил. По закону его связывали с Мисборном родственные узы. Это было его кошмаром и прихотью одновременно.

— И как теперь быть с Мисборном? — спросил Каллертон нарочито равнодушно.

— Не знаю. Надо подождать немного, чтобы все улеглось.

Рейф подумал о Мэриэнн, о том, каково ей будет узнать, что сделал ее отец, увидеть, как его осудят, поведут на казнь, как развалится ее семья. И каково ей будет знать, что все это сделал ее муж. Он содрогнулся от этой мысли.

Каллертон промолчал, но по его глазам было видно, что он все понимал, и даже слишком хорошо.

— Я не могу отказаться, — продолжил Рейф. — Это мой долг перед отцом и матерью. Они заслуживают справедливости. Кем я буду, если сейчас пойду на попятную? После всех этих лет. После всего, что сделано, чтобы довести это дело до конца. Невозможно смириться с тем, что Мисборн убил их.

Или дело в том, что он любит свою жену?

Каллертон плеснул обоим бренди, и они выпили, не проронив больше ни слова.

Мэриэнн смотрела, как муж раздевается и залезает к ней под одеяло. Наступила третья ночь, которую ей предстояло провести в постели с ним. Рейф задел пальцами ее руку. Она повернула голову на подушке и взглянула ему в лицо, освещенное канделябром.

Рейф улыбнулся и пожал ей руку. Мэриэнн почувствовала, как что-то светлое, радостное зашевелилось внутри.

— Свет тебе не мешает? — спросила она, зная, что многим людям трудно засыпать при свечах. В прошедшие две ночи свечи в спальне горели до утра.

Рейф покачал головой.

Последовала недолгая спокойная пауза, прежде чем он спросил:

— А ты всегда боялась темноты?

— Нет. — Он не стал задавать вопрос, который напрашивался сам собой, тем не менее Мэриэнн ответила: — Только последние несколько лет. И мне кажется, я боюсь не столько темноты, сколько тех, кого она скрывает. В углах и шкафах, под кроватью и… за шторами.

— Монстров, — продолжил он, как будто понимал, о чем она думает.

— Самых ужасных. — От одной мысли Мэриэнн похолодела.

— Как разбойники, — мягко отозвался он и очень странно посмотрел на нее.

Мэриэнн покачала головой:

— Бывают вещи страшнее разбойников.

— Правда? — Его взгляд был устремлен куда-то вдаль, словно он о чем-то задумался, вспомнил что-то. Потом снова повернулся к ней. — Ты расскажешь мне, что тебя напугало, Мэриэнн?

— Ты не поймешь, — ответила она. — Ты такой сильный, непобедимый. Ты не можешь понять, что такое страх, никогда не испытывая его? Или понять, что значит чувствовать себя абсолютно беспомощной, если ты сам такой могучий? Что значит оказаться полностью во власти другого? Испытывать ужас? Ты ничего не знаешь об этом.

— Я знаю гораздо больше, чем ты полагаешь, Мэриэнн. Мне знакомо все, о чем ты говоришь.

Мэриэнн не могла себе представить ничего подобного. Он казался совершенно бесстрашным.

— Надеюсь, сейчас ты ничего не боишься.

Он покачал головой:

— Я встретился со своим страхом лицом к лицу. Породнился с ним.

— А что напугало тебя? — прошептала она, понимая, что это должно быть поистине ужасно.

Рейф молчал так долго, что Мэриэнн решила, будто он ничего ей не скажет. Но он ответил:

— Разбойники.

— Я не понимаю.

— Меня напугали разбойники. Страх парализовал меня. Привел в ужас.

Мэриэнн знала, что это значит.

— Но ты сам стал разбойником.

— Да.

— Ты похитил меня, ты грабил.

— Я ограбил только шестерых, Мэриэнн. Чтобы победить страх, надо посмотреть ему в лицо.

Она кивнула.

— Могу я задуть одну из свечей? От двух оставшихся достаточно света.