Книга Memow, или Регистр смерти - Джузеппе Д'Агата

— Ты — продажный Иуда.

Нет, всего этого недостаточно. Эрекция затухает.

Смирившись, усталый, ложусь рядом с ней. Мне трудно дышать, жутко раздражает ее попытка успокоить меня ласками.

— Становлюсь импотентом.

— Да нет, это нормально.

— В шестьдесят лет нормально, да? Что ты об этом знаешь? Пойди поищи себе какого-нибудь юнца.

Начинаю одеваться.

— Что ты делаешь?

— Одеваюсь. Разве не видишь?

— Не останешься на ночь?

— Четыре часа, проведенные с тобой, целый вечер, я бы сказал, — это для меня предел. Тебе не кажется?

Она не реагирует. Продолжает смотреть на меня, пока заканчиваю одеваться. Достаю из бумажника все деньги, какие в нем есть, триста тысяч лир, и высыпаю их на кровать:

— Это мой искренний вклад.

Ванда плачет.

— Дерьмо. Никак не мог обойтись без своей обычной сцены?

— А ты смотри! Ты ведь актриса.

— Пошел к дьяволу, идиот! Не ищи меня больше!

— Молодчина. И ты тоже знаешь свою роль наизусть.

Чтобы размять ноги, Аликино прошел к телефону позвонить миссис Молли. Ее голос сразу же приобрел тональность озабоченности.

— Это действительно вы, мистер Маскаро?

— Хочу предупредить вас, что со мной все в порядке. Занят по работе.

— Я была очень обеспокоена. И даже сказала об этом мистеру Холлу. Я сказала ему: «Куда же подевался мистер Маскаро?»

— Надеюсь, вы не звонили в полицию?

— Я как раз собиралась это сделать. А у вас в самом деле все в порядке?

— В полном порядке. Почта была?

— Обычные рекламки. Не беспокойтесь, если что-нибудь придет важное, от меня не ускользнет.

— Не сомневаюсь, миссис Молли. Спасибо.

— Когда вернетесь?

— Еще не знаю. Но думаю, скоро.

— Предупредите меня. Испеку для вас прекрасный яблочный пирог.

Аликино положил трубку в кабине, находившейся в коридоре, и вернулся в свой офис. По окончании рабочего дня телефон, стоящий на письменном столе, отключали.

13

Рис с черной икрой — блюдо для аристократов.

Я готовлю его в доме Пульези только для нас двоих. Лучана, супруга Пульези, уехала в дом, который купила в Гроттаферрате, чтобы всякий раз, как представится возможность, быть подальше от Рима.

Пульези живет в районе ЭУР <Квартал в Риме, построенный для несостоявшейся Всемирной выставки в Риме.>, в этом нагромождении построек, которые не назовешь ни кварталом, ни городом, ни деревней, а скорее всего урбанистическим кошмаром или злой шуткой, словно кому-то хотелось позабавиться, понастроив странных сооружений и превратив их в своего рода выставку монументальной и спекулятивной архитектуры.

В просторной, тихой квартире мы чувствуем себя совершенно свободно и ходим в одних рубашках, потому что, хоть сегодня уже и 23 октября, все еще очень жарко.

Повар — это я, а Пульези — мой ассистент и мойщик посуды. Мы предвкушаем один из дружеских ужинов, вошедших у нас в привычку, которая сохранялась многие годы, даже если между подобными вечерами и проходил иногда не один месяц.

Икра лежит в круглой жестяной банке, на голубой крышке которой изображен осетр и что-то написано кириллицей. Банка грубо запечатана полоской красной резины, которая кажется отрезанной ножницами от автомобильной шины. Пульези вскрывает банку, в ней полкило икры, причем лучшего качества — крупной и серой.

— Мне привез ее один друг из России.

— Правильнее сказать — из Советского Союза.

Мы пробуем ее так — без маслин и лимона.

— Знаешь, что я думаю, Лучано?

— Эй, Кино, ты, обратился ко мне по имени? Выходит, у нас сегодня необыкновенный вечер.

— Я вспоминаю наши прежние вечера. Они начались у тебя дома с хлеба и дешевой колбасы. Сорок лет назад.

— Тогда и это было уже много.

— А твоя огромная кухня в Болонъе была все равно что морской порт. И твои родители не жаловались, что туда прибывало столько народу.

— Ну что ты, они были довольны.

— Какие только странные типы там не встречались. В основном студенты. Но об учебе думали меньше всего. Кто был одержим сочинительством, кто искусством, кто кино… Но все занимались всем. Ты тогда бредил Гете, да и другие любопытные пристрастия у тебя были. Что это за древний язык, который ты принялся было изучать?

— Рунический.

— Ты все время ходил в университетскую библиотеку. Но бывал там и для того, чтобы повидаться с девушкой… Как ее звали…

Пульези притворяется, будто не помнит:

— Какую девушку?

— Ну не валяй дурака. Несколько месяцев твердил мне про нее.

— Знаю. Боялся, что уведешь. Ей нравились образованные молодые люди, а ты был ходячей энциклопедией. Не то что я — первоклассник. Негодяй, ты использовал свою образованность, чтобы соблазнять женщин.

— Да, но я ведь боялся постели!

— Ты и в самом деле был ненормальный, как сейчас сказали бы.

Мы смеемся. И тем временем готовим бутерброды с икрой и кетой в качестве второго блюда. Рассматриваю нож, которым только что отрезал кусок масла.

— Вспоминаю иногда те времена и тех людей, что встречал у тебя в доме. Интересно, как сложились их судьбы? Ты всех потерял из виду?

— Совершенно.

— Болонья. Ты вернулся бы туда?

— Нет, Кино. Думаю, что нет.

— А знаешь, я ведь не был там уже двадцать лет.

— Твоя мать все еще там живет?

— Если б она умерла, думаю, я узнал бы об этом.

Мы накрыли стол в небольшой гостиной рядом с кухней и ждем, пока сварится рис.

Как бы развивая какую-то собственную мысль, Пульези продолжает:

— Когда я приехал сюда в пятьдесят пятом, то полгода обивал пороги мастерских художников и в конце концов остался совсем без денег, но с дипломом юриста в кармане. Он-то и помог мне устроиться на службу в полицию. Ты не стал писателем, но хотя бы близок к этой профессии.