Книга Падение Трои - Питер Акройд

— Но она источник ревности и разлада. В ней начало вражды. — Десимус Хардинг заметил, что они переглянулись. — Древние знали, что любовь и несогласие слиты воедино.

— Что знают о любви священники, дорогой сэр?

— Я вижу ее последствия. — Он окинул взглядом развалины Трои. — Афродита пообещала Парису самую прекрасную женщину в мире, и с помощью богини он похитил Елену и вернулся с ней в Трою. Разумеется, вы знаете эту историю, фрау Оберманн. — Хардинг обращался к Софии. — Ее муж, Менелай, царь Спарты, заручившись поддержкой Агамемнона и других греческих вождей, собрался в поход против Трои. Остальное — Гомер.

— Не следует недооценивать оскорбленного мужа, — заметил Оберманн. — Менелай был неумолим. Гнев его невозможно вообразить. Он хотел перебить жителей Трои. Хотел разорить и разрушить город.

— Мы живем в более просвещенное время, — сказал Хардинг. — Мы сумели обуздать свои страсти.

— Разве? — Оберманн повернулся к нему. — Я в это не верю.

— Вы простите меня, господа? — София встала из-за стола. — Я устала сегодня…

Все поднялись одновременно, и Оберманн последовал за женой по склону к их хижине.

— Не забудьте, — обратился он ко всем, — мы отправляемся с рассветом. Мы пройдем по следам Париса к горе Иде!

Назавтра, только рассвело, четверо путешественников — Оберманн и София, Хардинг и Торнтон — медленно ехали верхом на юго-восток, к горам. Они следовали по дороге вдоль реки Скамандр, пересекавшей равнину Трои.

— Видите, господа? Лебеди! — восторженно показывал Оберманн. — Несомненно, вы считали их английскими птицами. Эйвонский лебедь. Милая Темза.

— У них английская манера держаться, вам не кажется? — Хардинг обращался к ехавшей рядом Софии. — Они преисполнены достоинства.

— Она не могла понять, говорит он всерьез или подшучивает над ней.

— Но они очень свирепы. Шипят на каждого, кто приблизится.

— Это естественно.

— Они прекрасны на воде, — заметил Оберманн. — Но некрасивы и неуклюжи на земле.

Они неторопливо ехали по равнине, сопровождаемые вьючной лошадью с поклажей, мимо возделанных полей и глинобитных домов с соломенными крышами. Солнце грело сильно, но жара умерялась северо-восточным ветром, гнавшим пыль по дороге.

Подъехали к деревне Бунарбаши, где их встретили и окружили ребятишки, протягивая к ним руки.

— Я хочу кое-что показать вам, — сказал Оберманн. Они съехали с дороги на несколько сот ярдов и оказались у холма с обширным скальным обнажением. Оберманн показал на склон тростью. — Иоганн Конзе и мсье Лешевалье готовы были поклясться, что этот небольшой холм и есть то место, где стоял город Троя! Можно ли представить себе более абсурдное и пустое утверждение? Смотрите. Ведь это просто пастбище. — У подножия холма паслись несколько овец, коз и коров. — Теперь мои враги, разумеется, помалкивают. Они не осмеливаются бросить мне вызов.

— Он похож на лебедя, который шипит, — шепнул Хардинг Торнтону.

Путешествие продолжилось после краткого привала, во время которого лошади напились из источника, бившего с западной стороны каменистого склона.

По мере того, как они приближались к горной гряде, воздух становился чище, а стук лошадиных копыт по дороге казался звучнее и резче. Вокруг виднелись похожие на столбы черные базальтовые скалы. Когда София указала на них Торнтону, он объяснил ей, что это остатки лавы, которая когда-то залила долину.

— Значит ли это, что Ида раньше была вулканом? — спросила София.

— Похоже, так. Она потухший вулкан.

— Значит, ее жизнь началась до того, как ее посетили боги?

— Не надо верить в эти истории, София.

— Я не знаю, во что верить.

— Мифологическое время не смешивается с геологическим. Это два разных мира.

— И все же они часть одного мира. Неужели это приводит в замешательство только меня?

Торнтон улыбнулся ей.

— Замешательство естественно в жизни. Мы никогда не знаем наверняка, во что верим или что чувствуем.

— Что чувствуем? О, в этом у меня нет сомнений.

— В самом деле? — Торнтон некоторое время смотрел на Софию. — Но то, что вы чувствуете сегодня, вы не обязательно будете чувствовать завтра.

— Ну вот, вы опять привели меня в замешательство. Я не могу разговаривать с вами.

— Не говорите так. Разговор с вами — одно из немногих удовольствий в этих местах.

— Со мной? — София казалась искренне удивленной. — Но я не умна. И не остроумна.

— Вы добры. Честны. Вы даете мне надежду.

— Надежду на что?

— Надежду на… не знаю. Надежду на то, что все осмысленно. Надежду на будущее.

Софии пришлось самой раздумывать, какое будущее имеется в виду, поскольку Оберманн позвал Торнтона, чтобы показать ему амбар, мимо которого они проезжали.

— Видите в шине фрагменты керамики? — спросил он. — Красной и коричневой. По большей части эллинической. Должно быть, мы недалеко от места, где когда-то был античный город, мистер Торнтон. Черепки лежат почти на поверхности!

— Вы знаете, что это за город, сэр?

— Думаю, это Скамандрия. Невдалеке находится деревня. Тут всегда было поселение.

Довольно скоро они подъехали к скоплению хижин, амбаров и домов. Оберманн спешился и зашагал к маленькой лавке в центре деревни. Через несколько минут он вышел оттуда.

— Эта деревушка называется Ина, — сказал он. — Не знаю, может быть, это искаженное имя речного бога Инаха, отца Но. Добрая женщина не могла мне объяснить. Зато продала вот это за сущую мелочь.

И он протянул спутникам прекрасной формы мраморную женскую головку. Безупречно отполированный овал напомнил Софии драгоценный камень. Она не могла бы сказать, человеческое это лицо или божественное.

— Глаза закрыты, — сказала София. — Она, должно быть, спит.

— Спит или думает, — ответил Оберманн. — Добрый знак для нашей поездки. Возможно, это Афина или Афродита. И даже с закрытыми глазами она может повести нас вперед.

Они добрались до городка Байрамич, стоявшего на плато на берегу Скамандра. Здесь остановились и перекусили хлебом с оливками под доносившийся снизу шум реки.

— Вы заметили, — спросила София, — что птицы поют у реки и никогда не поют на болотах?

— Они подражают звуку воды, — сказал Торнтон. — Отвечают ему. А на болотах нет звуков, там слышен только ветер.

— Тогда почему птицы поют в Оксфорде?

— Слышат, как разговаривают люди. Птицы отвечают им.

— Ах, не может быть! Они разговаривают друг с другом, даже если мы не понимаем их.

— В Оксфорде никто ничего не понимает, — сказал Оберманн. — Пора ехать дальше. Было бы неблагоразумно подниматься по склону Иды в темноте.