Книга Откровения Екатерины Медичи - К. У. Гортнер

— Не могу.

Руджиери надулся. Нострадамус круто развернулся и, не взяв с собой никакого света, двинулся вниз по лестнице. Опасаясь, что в темноте он может споткнуться и сломать себе шею, я схватила свечу, велела Козимо подождать наверху и отважно начала спускаться. Добравшись до зала, я уже с трудом переводила дух и к тому же была вся облеплена паутиной.

Нострадамус широким шагом направлялся к моим носилкам; вот он выхватил оттуда свой дорожный мешок и натянул капюшон.

— Синьор! — воскликнула я, поспешив к нему. — Что все это значит? Руджиери мой доверенный друг еще с детских лет. Почему вы пренебрегаете его гостеприимством?

Нострадамус обернулся ко мне. Тень капюшона скрывала его лицо.

— Я не пренебрегаю его гостеприимством, я отвергаю его. Не могу здесь оставаться. Мне это неприятно.

— Что ж, мне, признаться, тоже. Это не Блуа, но, уверяю вас, простыни в спальнях чистые, а полы вымыты.

— Дело не в этом. Мне неприятно быть рядом с этим человеком. Я должен уйти.

— Руджиери чем-то провинился перед вами? — Я ошеломленно воззрилась на него.

— Нет. Но он провинится перед вами. Он вас предаст.

— Бросьте! — У меня вырвался отрывистый нервный смешок. — Я всецело доверяю Козимо. Вы просто устали. Пойдемте в замок. Выпьем горячего вина и…

— Предвидение меня никогда не обманывает. — Нострадамус шагнул ко мне. — Этот человек играет со злом и в конце концов совершит зло. Такова его судьба.

— Вы и вправду считаете, что Козимо… — Я безотчетно поднесла руку к груди.

— Я никогда не утаиваю правды, как бы горька она ни была. Если вы захотите увидеться со мной, пришлите весть в мой дом в Салоне. — Мимолетная усмешка скользнула по его губам. — Или же я сам приду к вам, если в том возникнет нужда.

Я не знала, как на это ответить, но мне подумалось, что если он в таком тоне разговаривает и с другими, Церковь может арестовать его… если не хуже. Поэтому я сняла с руки кольцо — яшмовый перстень с моей печатью.

— Если кто-то попытается причинить вам вред, скажите, что вы под защитой королевы Франции.

Нострадамус сунул перстень в карман. Стоя в свете луны, я смотрела, как он забросил мешок на плечо и зашагал по дороге. Я не думала, что когда-нибудь еще увижусь с этим человеком, да и не была уверена, что захочу этого. Как бы притягателен он ни был, он задел в моей душе струну, звука которой я не желала слышать.

Глава 15

Ни единое облачко не омрачало небеса в тот день, когда в Париже праздновалось бракосочетание дофина. Пламя свечей искрилось, отражаясь в драгоценностях знати, и свежий ветерок, влетавший в распахнутые двери Нотр-Дама, играл складками шелковых знамен. Наша казна была пуста, но ради этого праздника мы не поскупились.

Глядя, как Франциск и его нареченная преклоняют колени перед алтарем, я изнывала от тревоги. Вначале я была против этой свадьбы. Моему сыну исполнилось четырнадцать — тот самый возраст, когда у юных принцев пробуждается интерес к плотским утехам, однако он по-прежнему страдал от жесточайших воспалений уха, которые не поддавались никакому лечению, и в своих одеяниях, изукрашенных драгоценными камнями, выглядел болезненно хрупким и слабым. Марию он обожал, но держался с нею скорее как с любимой сестрой, нежели будущей супругой. Генрих полагал, что постельные игры — это именно то, в чем нуждается наш сын. Однако я подозревала, что Франциск еще не достиг необходимой зрелости, и винила в этом Диану — именно из-за ее неусыпного надзора мой сын взрослел медленнее, чем требовалось. Она намеренно задерживала его развитие и баловала без меры, дабы сохранить свою власть над ним.

Тем не менее этот брак скреплял союз Франции с Шотландией. Гербы Валуа и Стюартов красовались на паланкинах, доставивших нас назад в Лувр, а скатерти на столах, за которыми мы трапезничали, были расшиты шотландским чертополохом и французскими лилиями.

Танцы открывали Мария и мой муж, а я сидела на возвышении и вспоминала, как сама, будучи невестой, впервые заняла место рядом со своим свекром.

Генрих облачился в наряд из лилового бархата, расшитый жемчугом. Дожив до тридцати девяти лет, он стал больше походить на отца, хотя вел себя более сдержанно, ни на миг не забывая о своем монаршем достоинстве. Франциск слишком громко смеялся и слишком много пил. Генрих едва прикасался к вину, а редкая улыбка была едва заметна на его обрамленных бородой губах.

Что до невесты — как разительно отличалась она от той наивной девочки, какой когда-то была я! Волна каштановых волос, ниспадавших ниже талии, стройная шейка, обвитая нитью из моих семи серых жемчужин, — Мария упивалась своей красотой и поглядывала на Генриха с беззастенчивым кокетством. Я позавидовала ее беспечной юности и живости… и обратила взор на наших гостей.

Вдовая герцогиня де Гиз, восседавшая за столом Гизов-Лотарингских в окружении своей любимой невестки, жены Меченого, и нескольких лотарингских родственников, так и раздувалась от гордости, глядя на свою августейшую внучку. Что до младших отпрысков Гизов, они расположились за детским столом вперемежку с моими детьми.

Главным среди них, безусловно, был сын Меченого Генрих, мальчуган с точеными чертами ангельского личика и золотистыми локонами. Он сидел рядом с другим Генрихом — моим семилетним сыном, который вертел в пальцах подаренную мной драгоценную подвеску. В его темных глазах поблескивало нетерпение: он был отменный танцор и изнывал от желания покрасоваться своей грацией. Франциск, новобрачный, не сводил глаз с Марии, а мой второй сын Карл, которому вот-вот должно было исполниться восемь, рассеянно ковырял в ухе. Моя старшая дочь Елизавета, безмятежная в своем сердоликовом наряде, сидела неподалеку, присматривая за десятилетней Клод и пятилетней Марго. Самый младший, четырехлетний Эркюль, ковырял в тарелке с едой.

Мне подумалось, что все они, подобно Франциску, когда-нибудь вступят в брак и покинут меня. Мне надлежит позаботиться о них, пока это еще в моих силах, продумать их будущее и сделать все, чтобы они были счастливы.

Я откинулась в кресле, потянувшись к кубку с вином, и тут взгляд мой наткнулся на суровое лицо Жанны, королевы Наваррской, сидевшей за столом справа от возвышения. Глаза ее были холодны, и взирала она на меня с той же нетерпимостью, которую проявила много лет назад, в Амбуазе, осуждая католическую веру. Ее мать, сестра Франциска I Маргарита, умерла несколько лет назад, вскоре после бракосочетания Жанны с принцем Антуаном Бурбоном. Бурбоны, род, известный с тринадцатого столетия, были католическими принцами французской королевской крови и следующими после моих детей претендентами на престол. Жанна и Антуан составили блестящую пару, хотя, подозревала я, не слишком счастливую. Антуан, смазливый увалень в расстегнутом камзоле, пил без устали; растрепанный, с раскрасневшимся лицом, он непринужденно болтал с накрашенной придворной шлюхой, хотя его супруга сидела за пару кресел от них — в простом черном платье, как предписывала ее кальвинистская вера. Говорили, что Жанна пыталась обратить мужа в протестантизм, но безуспешно. Вот Антуан, наклонившись, едва ли не ткнулся носом в шею собеседницы, и я преисполнилась сострадания к Жанне. Видно было, что Антуан глубоко равнодушен не только к религии, но и ко всему прочему, что могло стать между ним и его утехами.