Книга Кружным путем - Джеймс Сигел

После тех слов, что сказала ей шепотом Галина, Джоанна от радости готова была взлететь до небес, но вдруг оказалось, что это еще один тупик.

Она стала терять вес и теперь могла нащупать на руках и на груди косточки, о существовании которых раньше не подозревала.

Как-то ночью она услышала из-за стены бешеные шлепки. За ними последовали стоны. Голос был мужской.

Джоанна поняла, что Маруха и Беатрис не спят, лежат подле нее на матраце и тоже слушают.

– Кто это? – тихо спросила она.

– Роландо, – прошептала в ответ Маруха.

– Роландо? – повторила Джоанна незнакомое имя. – Он тоже узник?

– Это журналист, которого все теперь знают, – объяснила Маруха.

– Как и тебя?

– Нет. Гораздо лучше. Из-за сына… – Ее голос угас, словно она снова погрузилась в сон.

– Из-за сына? При чем здесь его сын?

– Ни при чем. Спи.

– Маруха, что с ним случилось?

– У него был сын. Вот и все… Тсс…

– Расскажи мне, что произошло.

– Мальчик заболел.

– Заболел?

– Рак. Кажется, это была лейкемия. И перед тем как умереть, он хотел в последний раз повидаться со своим отцом.

– И что?

– Все это было в газетах. И по телевизору, – шепотом объяснила Маруха. – Нечто вроде национальной «мыльной оперы». Роландо позволяли смотреть эти ток-шоу. Он видел сына, который умолял, чтобы отца отпустили.

Джоанна попыталась представить, что значило для отца наблюдать по телевизору, как умирает его сын, но ей сделалось слишком больно.

– Люди стали предлагать себя. Как это вы говорите… los famosos.[33]Политики, актеры, футболисты. Просили: возьмите нас, а Роландо пусть побудет с сыном. Мальчику оставалось жить несколько месяцев.

– И что?

Маруха покачала головой. Глаза Джоанны привыкли к темноте, и она различила движение ее острого подбородка.

– Ничего.

– А мальчик?

– Умер.

– Ох!

– Роландо следил за его похоронами по телевизору.

Джоанна поняла, что плачет, только когда почувствовала, что матрац намок под ее щекой. Обычно она не давала воли слезам – может быть, оттого, что большую часть рабочего дня успокаивала других и втайне возмущалась публичными проявлениями слабости. А вот теперь подумала, насколько это ужасно и одновременно прекрасно – плакать. Она вдруг почувствовала себя человеком, потому что, как оказалось, не потеряла способности сочувствовать чужой трагедии, в то время как переживала свою собственную.

– И как долго находится здесь этот Роландо? – спросила она.

– Пять лет.

– Пять лет?

Это казалось чем-то совершенно невозможным, вроде рассказов о людях, которые десятилетиями живут в коме, в состоянии приостановленного существования.

– Когда сын умер, Роландо совершенно обозлился. Больше никого не слушал. Только огрызался. – Маруха говорила, как ребенок, ябедничающий на сверстника, и Джоанна подумала, что из-за непослушания Роландо им с Беатрис здорово досталось. – Он убегал, – шептала Маруха, – но его, конечно, поймали.

«Убегал». При этом слове сердце Джоанны подпрыгнуло. Какое загадочное, необычное понятие!

Убежать! Неужели это возможно?

Послышались новые удары и крики, словно кто-то колотился в стену. Джоанна закрыла глаза, стараясь не думать о том, что происходило по соседству.

«Роландо привязывают к кровати», – объяснила Маруха.

А Джоанна в это время воображала, каково это – убежать: ощущать ветер в спину, аромат земли и цветов и счастливое головокружение от того, что с каждым шагом ты оказываешься все дальше и дальше отсюда. И такой это был волшебный сон, что она совершенно забыла, что здесь оставался еще кое-кто.

Джоэль.

Ее дочь по-прежнему оставалась у них.

Фантазия улетучилась – пууф! Остались одна только боль в груди и пустота, как всегда бывает, когда рассыпаются надежды.

Постепенно шлепки стихли, хлопнула дверь.

Но Джоанна никак не могла уснуть. Маруха и Беатрис засопели, а она так и лежала с открытыми глазами. Через несколько часов наступит утро, Галина принесет Джоэль, и они вместе станут ее кормить и перепеленывать.

Вот за это стоило держаться. Даже в таком месте, как эта комната на ферме, где они спят втроем на одном матраце, а за стеной лежит связанный, словно скотина, человек.

В конце концов Джоанна задремала. А проснулась, как ей показалось, всего через минуту, разбуженная кукареканьем ненормального петуха, который вопил и днем и ночью.

* * *

Джоэль стала кашлять.

Когда Джоанна приняла ее на руки, маленькое тельце содрогалось от спазмов.

– Обыкновенная простуда, – успокоила Джоанну Галина.

Но когда Джоанна попыталась накормить девочку, та оттолкнула резиновую соску. Через несколько минут Джоанна сделала новую попытку. Джоэль опять отказалась есть. И сильнее закашлялась. При каждом спазме ее бездонные черные глаза широко распахивались, словно болезнь ее сильно удивляла и раздражала. Джоанна прижалась губами к лобику дочери – она видела, что ее подруги поступали так со своими детьми.

– Галина, она горячая.

Няня просунула руку под майку пощупать грудку, затем приложила щеку ко лбу.

– Да, лихорадка, – подтвердила она.

У Джоанны сжалось сердце. «Самое страшное, – подумала она, – бояться не за себя, а за ребенка».

– Что же делать?

Они находились в крохотной комнатушке, куда Галина приводила Джоанну на время кормления. Четыре белые стены и едва заметный след от распятия, которое некогда висело над дверью. Джоанна ходила без маски. Это устраивало обеих женщин, но поначалу сильно испугало Джоанну, как знак того, что она здесь надолго и нет необходимости играть с ней в прятки.

Галина дотронулась до лба Джоэль и, словно что-то на нем прочитав, поднялась и вышла.

– Подожди.

Она вернулась с каким-то предметом в руке. Волшебная палочка?

Нет, термометр, тот самый, который она купила для Джоэль в Боготе. Джоанна наблюдала, как Галина распеленала девочку, сняла с нее потертые красные рейтузики, положила ее животом на колени матери и велела не шевелиться. Когда няня ввела градусник и столбик ртути пополз вверх, Джоанну невольно охватил страх. Термометр показал сто четыре градуса.