Книга Сотворение Святого - Уильям Сомерсет Моэм

— На месте Кеччо я бы сказал, что город может катиться к дьяволу, но я не буду извиняться перед этим чертовым священником.

Когда мы подошли к дворцу д’Орси, нам навстречу вышел слуга, чтобы сообщить, что посыльный ждет с важными новостями. Кеччо повернулся к Савелло и мрачно спросил:

— Вы пойдете? Возможно, новости потребуется обсудить.

Протонотарий не ответил, но вошел в дом. Через несколько минут к нам вышел Кеччо.

— Герцог Миланский идет на Форли с пятитысячной армией.

Никто не произнес ни слова, но лицо протонотария потемнело.

— Как хорошо, что мы сберегли детей, — указал Бартоломео. — Живые они могут принести больше пользы, чем мертвые.

Савелло посмотрел на него, а потом, словно наводя мосты, но против воли, пробурчал:

— Возможно, ты поступил правильно, Кеччо. В тот момент я не увидел политической мудрости твоего деяния.

Кеччо чуть покраснел, но потом, чувствуя на себе взгляд Бартоломео, вежливо ответил:

— Я сожалею, что наговорил лишнего. Сложность ситуации и моя вспыльчивость привели к тому, что я потерял контроль над собой.

Кеччо выглядел так, будто ему пришлось проглотить очень горькую пилюлю, но его слова произвели должный эффект, и тучи начали рассеиваться. Разгорелась активная дискуссия, касающаяся наших дальнейших действий. Прежде всего нам требовалась помощь, чтобы противостоять герцогу Лодовико. Савелло сказал, что папа не оставит их в беде. Кеччо рассчитывал на Лоренцо де Медичи, так что гонцов отправили и в Рим, и во Флоренцию. Потом решили завезти в город как можно больше продовольствия и укрепить стены, чтобы подготовиться к осаде. Что же касается крепости, мы понимали, что взять ее штурмом невозможно. А вот уморить голодом гарнизон и заставить сдаться не составляло особого труда, потому что после убийства графа ворота крепости закрылись очень уж быстро и съестных припасов там могло быть лишь на два или три дня.

Кеччо отослал из города жену и детей. Пытался убедить уехать и отца, но старый д’Орси заявил, что он лучше умрет в своем городе и дворце, чем будет метаться по стране в поисках безопасного места. В тревожные дни молодости он частенько становился изгнанником и теперь хотел только одного: оставаться в собственном доме в своем любимом Форли.

Новость о приближении армии Лодовико вызвала ужас. Когда же в город потянулись телеги с продовольствием, а работа на стенах велась днем и ночью, храбрые горожане задрожали от страха. Им предстояло выдержать осаду, им предстояло сражаться, и существовала вероятность того, что их могли убить. Шагая по улицам, я заметил, что лица горожан побледнели. Словно подул холодный ветер, остудивший их боевой пыл. Я улыбался и говорил им, естественно, про себя: «Вы разграбили дворец графа и сокровищницу, и вам это очень даже понравилось, а теперь придется платить за полученное удовольствие».

Я восхищался Кеччо, который доходчиво объяснил горожанам, что им лучше хранить верность ему, так как тем, кто участвовал в грабежах, придется заплатить большую цену, если к власти вновь придет милосердная графиня.

Кеччо постарался, чтобы никто не узнал об отъезде его семьи. Все приготовления велись втайне, уехали жена и дети глубокой ночью. Но об этом стало известно, и секретность вышла Кеччо боком. Люди спрашивали, почему Кеччо вывез из города жену и детей. Он боялся осады? Сам собирался их покинуть? Мысли о возможном предательстве добавили злости к их страхам, и популярность Кеччо начала стремительно падать. Почему он хотел сохранить отъезд семьи в такой тайне? На этот вопрос давались тысячи ответов, и все они в большей или меньшей степени дискредитировали Кеччо. Еще недавно он был на пике популярности, он проходил по улице, его осыпали нарциссами, но нескольких дней хватило, чтобы все это кануло в Лету. Его больше не окружала восторженная толпа. Крики радости перестали быть в тягость. Никто не приветствовал его словами «Pater Patria». Кеччо делал вид, что не замечает перемен, но сердце его отчаянно ныло. И начались перемены с фиаско у крепости. Люди винили своих вождей за то, что они выпустили графиню из своих рук. Их ужасало пребывание врага в сердце города. Обычную осаду они еще могли пережить, но какое тут сопротивление, если крепость в любой момент могла нанести удар в спину?

Горожане знали, что помощь идет из Флоренции и Рима, и очень рассчитывали, что дружественные армии появятся под стенами города раньше ужасного герцога. О Лодовико ходили самые разные истории. Люди, которые видели герцога в Милане, рассказывали о его бледном, даже желтоватом, лице с большим крючковатым носом и широким, тяжелым подбородком. Другие вспоминали его жестокость. Все знали, что он убил своего племянника после того, как долгие годы продержал его в темнице. Они помнили, как он подавил мятеж в городе, который хотел освободиться от его власти, повесив на ярмарочной площади всех членов совета, старых и молодых, а потом выискивал каждого, кто участвовал в мятеже, и безжалостно убивал, так что население города уменьшилось на треть. Жители Форли тряслись и поглядывали на дороги, по которым должны были подойти дружественные армии.

Лоренцо де Медичи помочь отказался.

В городе едва не начался бунт, когда об этом стало известно. Лоренцо заявил, что в настоящий момент Флоренция никак не может прислать войска, но позже он обязательно нам посодействует. Это означало, что он намеревался выжидать, наблюдая за развитием событий, не собираясь открыто выступить против герцога, пока не станет ясно, что чаша весов склоняется в нашу пользу. Кеччо пришел в ярость, а горожане еще больше разозлились на Кеччо. Он уверял всех, что Флоренция придет на помощь, а когда Лоренцо ему отказал, в городе пошли разговоры о том, что он пошел против Джироламо без необходимой подготовки, не подумав о будущем. Мы умоляли Кеччо не показываться в тот день в городе, но он нас не послушал. Когда он проходил, люди смотрели на него в полном молчании. Его не восхваляли и ни в чем не винили, но мы чувствовали, что скоро его будут проклинать так же громко, как недавно благословляли. Кеччо шагал по улицам с каменным, бледным лицом. Мы просили его поскорее вернуться домой, но он намеренно замедлял шаг, чтобы растянуть время прогулки, как будто ему доставляли удовольствие страдания души. На площади мы увидели двух членов совета, которые о чем-то говорили. Они отошли на другую сторону, сделав вид, что не заметили нас.

Теперь нашей единственной надеждой оставался Рим. Папа прислал посланца, чтобы сообщить, что готовит армию, и попросил нас держаться. Сообщение об этом Савелло вывесил на ярмарочной площади, и толпа, читая его, восхваляла папу и Савелло. По мере того как влияние Кеччо падало, укреплялся авторитет Савелло. На заседаниях совета протонотарий все чаще добивался принятия своих решений, которые обычно противоречили мнению Кеччо. Не раз и не два решения эти он предлагал только для того, чтобы показать свою власть и унизить Кеччо. С каждым днем Кеччо становился все более замкнутым и молчаливым.

Стремление горожан к сопротивлению сильно уменьшилось, когда стало известно, что армия Лодовико в одном дневном переходе от Форли, тогда как из Рима никаких вестей не поступало. К папе отправлялись гонцы с просьбами ускорить выход армии или хотя бы направить какие-то войсковые части для поддержания боевого духа горожан. Жители поднимались на городские стены и смотрели на две дороги, одну — ведущую в Милан, вторую — в Рим. Герцог подходил все ближе. В город потянулись крестьяне со своими семьями, домашней скотиной, добром, которое могли увезти. Они говорили, что герцог приближается с сильной армией, и он поклялся предать всех форлийцев мечу, чтобы отомстить за смерть брата. Страх беженцев охватил и горожан, вызвав всеобщую панику. Ворота закрыли, всем взрослым мужчинам приказали взяться за оружие. Те запротестовали, спрашивая, что могут сделать неопытные люди против обученной армии герцога? Женщины плакали и умоляли мужей не рисковать своими драгоценными жизнями. Недовольство политикой Кеччо звучало все громче.