Книга Нобелевская премия - Андреас Эшбах

Одна из этой толпы, толстая молодая женщина, вся в кудрях, поспешила мне навстречу, как только я переступил порог и ещё не успел сориентироваться.

– Номер вашей комнаты, пожалуйста? – спросила она, и по её взгляду я понял, что моё присутствие здесь нежелательно.

Но я был подготовлен. Я предполагал нечто в этом роде и прихватил с собой специальный конверт, в котором мне вручили карточку-ключ. Это неопровержимое доказательство того, что я действительно постоялец отеля, я сунул ей под нос, после чего ей пришлось отступить, давая мне дорогу.

– Приятного аппетита, – пробормотала она мне в спину.

Буфет с завтраком занимал площадь небольшой квартиры и предлагал всё, что только можно себе пожелать. В корзинках горкой лежали хлебцы и булочки всех сортов, дополненные хлебом для тостов, чёрным хлебом и хлебом из цельномолотого зерна. Один стол ломился под тяжестью блюд с колбасами, ветчинами, лососем и прочими рыбами и сырами со всего мира. На другом громоздились фрукты, мёд в семи вариантах, йогурт в десяти, варенья в двадцати двух. Несколько автоматов при нажатии кнопки варили свежемолотый кофе – эспрессо, капуччино или что угодно ещё. Головокружительный выбор чая; в качестве альтернативы чуть дальше стояли наготове все мыслимые сорта фруктовых соков, молоко, какао…

Короче: «шведский стол» меня сразил. За сутки перед этим я ещё стоял в очереди в тюремной столовой, чтобы, как и каждое утро прошедших шести лет, получить чашку жидкого кофе и исцарапанную пластиковую тарелку с двумя ломтями серого хлеба, кусочком масла и кляксой варенья. Возможности выбора ограничивались двумя вариантами: либо всё это съесть за одним из столов, прикрученных к крашенному в серый цвет бетонному полу, либо оставить нетронутым.

И тут такое!

Я прошёлся вдоль буфета, не зная, что мне выбрать. Чашку кофе – это непременно. Один его запах действовал на меня так, что я терял голову. В конце концов я решил начать с чашки мюсли; горка хлопьев, орехов и изюма, залитая сверху молоком. В последний раз я ел такое целую вечность назад. Тогда ещё была жива Инга. Я облюбовал себе местечко в стороне, сел спиной к стене, у самого окна, занавешенного длинными красно-белыми шторами, которые рассеивали свет и заслоняли вид наружу.

Я ел и разглядывал людей, дивясь естественности, с какой они двигались посреди всей этой роскоши. Аппетит приходит во время еды, и во мне проснулся голод, готовый поглотить всё, что было выставлено под согревающими лампами и на охлаждённых блюдах. Я выскреб свою миску, опрокинул в себя последний глоток кофе, уже вставая, и направился к буфету. Самую большую тарелку, какую только смог найти, я загружал всем, что попадалось мне на глаза, и когда она наполнилась до краёв, взял себе большой стакан свежевыжатого апельсинового сока и ещё одну чашку кофе и, балансируя со всем этим, стал осторожно пробираться на своё место.

И вдруг вижу: за моим столом уже сидят другие люди. Толстая старая женщина с седыми волосами и коровьим взглядом. И напротив неё – толстый старик уже почти без волос, но с таким же выражением в глазах.

Я остановился, огляделся, пытаясь сориентироваться. Как же так? Ведь на столе оставалась моя грязная посуда. Как же эти старики могли сесть на чужое место?

Нет, я не ошибся, они сидели именно за моим столом. Но тут я увидел, как официантка убирала со стола, только что освобождённого большой группой, и всё понял. То был скрытый сигнал. Они не могли дождаться, когда же избавятся от меня, и убрали мою посуду, как только я встал. Они давали мне понять, что я здесь нежелательная персона.

Во мне поднялся горячий, первобытный гнев. Я не стал конфликтовать со стариками; они были ни при чём, и нашёл себе другое место, ближе к буфету, на самом виду у прислуги отеля. С угрюмой яростью я принялся опустошать тарелку, я метал в себя всё, что на ней было, жевал и перемалывал пищу, дожидаясь только, когда кто-нибудь из них покосится в мою сторону. Но никто из них даже не взглянул на меня. Ну ещё бы, они так заняты. Совсем как раньше, в детском доме: сколько раз меня в наказание за какой-нибудь пустяк сажали одного в угол. И другим нельзя было со мной разговаривать и даже смотреть в мою сторону. Такие вещи, судя по всему, всегда и всюду одинаковы. Возможно, это что-то вроде кармы.

В любом случае я решил, что больше ни одного часа не останусь в этом отеле. У меня с самого начала было недоброе чувство, а мне, судя по всему, пора было заново привыкать прислушиваться к своим чувствам.

Я опустошил тарелку, встал из-за стола и вышел. В комнате я собрал свои вещи, прихватил ещё несколько полотенец и все шампуни и гели из ванной. С рюкзаком на плече я вышел из лифта, без слов шлёпнул на стойку метрдотеля карточку-ключ и вышел на улицу, прежде чем они успели изобразить что-нибудь, кроме глупых физиономий.

По крайней мере, мой инстинкт, как видно, ещё действовал. Ведь именно он подсказал мне в доме адвокатской конторы Мортенсона сорвать телефонный номер пансиона с чёрной доски объявлений.

Я нащупал его в кармане, пока стоял на светофоре и поджидал, когда запищит бип-бип-бип на зелёном свете для пешеходов. Район Сёдермальм. Где бы на южном острове Стокгольма ни находился этот пансион, от центра всё равно недалеко.

Опять тщетные поиски телефонной будки. Я нашёл две, но обе были заняты и, видимо, надолго. Один говорун лишь глупо таращился на меня, а другой показал мне язык и повернулся спиной. Тут я сообразил, что этот телефон мне вообще больше не нужен: достаточно сунуть руку в карман – и у меня своя собственная телефонная будка.

Не так уж и плохо придумано, решил я и набрал пин-код, который привёл телефон в действие.

Дисплей засветился, но вместо фирменного логотипа, которого я ожидал, меня приветствовал текст, который мог происходить только от Ганса-Улофа:

«Пожалуйста, не забывай держать меня в курсе. ТУ.».

Человек однозначно нервничал. Как будто дело касалось только его одного! Я наугад нажимал кнопки, пока эта надпись, наконец, не исчезла и я смог набрать номер с моей бумажки.

Ответил голос женщины, ужасно старой, усталой и абсолютно апатичной. Да, одна комната ещё свободна. Да, я могу ее получить, если заплачу за неделю вперёд. И да, разумеется, я могу прийти и посмотреть, если хочу; она весь день на месте.

Я объяснил, что у меня пока дела в банке, а потом я зайду.

– Как хотите. Я на месте, – безучастно ответила старуха и положила трубку.

На сей раз в банке не оказалось никаких охранников. Жаль, а то я был в настроении поскандалить прямо с порога.

Большой зал с окошечками изменился с тех пор, как я был здесь в последний раз. Ещё больше мрамора, ещё больше хрома, но, на удивление, гораздо меньше бронированного стекла, чем раньше. Радующая тенденция для моей профессии. Я подошёл к одному из стоящих поодаль столов, предназначенных для заполнения банковских формуляров вдали от посторонних глаз, достал из кармана конверт, который забрал вчера у Мортенсона, и вскрыл его.