Книга Кровавая месса - Жюльетта Бенцони

Удовлетворенный Симон поднялся наверх вместе с четырьмя муниципалами. Чуть позже они вернулись, ведя с собой совершенно невозмутимого Мишони.

— Это какая-то чушь, — обратился он к Кортею. — Назвать меня предателем! Меня, который столько раз доказал свою верность революции!

— Это наверняка ошибка…

— Разумеется! Они обо мне еще услышат!

— А где Симон?

— Конечно же, наверху! Башмачник занял мое место… Уму непостижимо! Но клянусь тебе, он долго на нем не усидит!

Муниципалам, очевидно, показалось, что Мишони слишком много болтает, и они увели его. Кортей многозначительно взглянул на де Баца, призывая его к терпению и мужеству.

— Хорошо, инцидент исчерпан. Надо все же сменить наших товарищей наверху:

В этой фразе скрывался заметный только одному де Бацу вопрос — сможет ли он пробыть некоторое время наедине с Симоном и не убить его? Де Бац кивком головы дал понять, что все в порядке, он согласен, и снова пошел вверх по лестнице.

На четвертом этаже было все спокойно. Произошла смена караула, отстоявшие свою смену спустились вниз. Форже поставили у стеклянных дверей, перед которыми, словно тигр в клетке, вышагивал Симон.

Де Бац отлично понимал, какое отчаяние владеет сейчас тремя женщинами за этой стеклянной дверью. Какое ужасное разочарование! Он с отвращением смотрел на всклокоченного низкорослого человечка с толстыми губами и глазами навыкате. И все же надо было попытаться выяснить, что произошло.

— Какая удача, гражданин Симон, что тебе удалось разоблачить заговор, — заметил барон.

— Что ты сказал? — Башмачник был несколько глуховат и плохо понимал собеседника, если не смотрел ему в лицо.

— Что тебе по-настоящему повезло! Ты раскрыл заговор! — заорал де Бац гнусавым голосом, которым говорил всегда, когда изображал Форже.

Симон хмуро посмотрел на него, едва сдерживая гнев.

— Нет никакого везения. Просто люди знают: если они обращаются ко мне, то говорят с настоящим патриотом и порядочным человеком.

— Это точно! Но как же все вышло-то?

— Тебя это не касается! Стой на часах и перестань орать!; У меня от тебя голова трещит.

У де Баца чесались руки, так ему хотелось разделаться с мерзавцем, но он терпеливо отстоял положенные часы. В секцию Лепелетье солдаты вернулись на рассвете. Шли они уже не так дисциплинированно, горячо обсуждая ночное происшествие.

Де Бацу удалось подойти к Кортею:

— Что с нашими друзьями, которые ждали на улице? — негромко спросил он.

— Их предупредили. Я сделал обход с семью солдатами, в которых уверен, и убедился, что в квартале все тихо. Мы поделили обязанности, а потом вернулись.

Продолжая идти, де Бац обернулся на башню. В красных отблесках занимающейся зари, предвещавшей ветреный день, она показалась ему еще более зловещей, чем обычно.

— Не смотри, — прошептал Кортей. — От этого теряешь храбрость. И все-таки мне бы очень хотелось узнать, кто и каким образом предупредил Симона.

— Я этим займусь, — также шепотом ответил де Бац.

Жан знал, что не успокоится до тех пор, пока не узнает, что помешало осуществить столь хорошо продуманный план. Но в данный момент его больше всего волновала судьба Мишони. Де Бац пообещал себе, что обязательно зайдет в ратушу к Люлье, как только снимет с себя форму солдата Национальной гвардии. А потом вернется к себе в Шаронну, немного отдохнет и все обдумает. Барон не сомневался: те, кто ждал его дома, так же как и Лаура в своем домике на улице Монблан, уже знают, что заговор провалился. Не требовалось большого воображения, чтобы представить себе, насколько они разочарованы.

На этот раз Жан переоделся и снял грим на кухне в доме Кортея, где, к счастью, было несколько выходов. Друзья уже собирались подкрепиться кофе, хлебом и ветчиной, когда дверь распахнулась и на пороге появился сам Мишони, избавив барона от необходимости лишний раз рисковать. Управляющего тюрьмами встретили с радостью и облегчением.

— Мы уже думали, что тебя того и гляди повезут на эшафот! — воскликнул Кортей, наливая ему кофе.

— Я и сам в это было поверил. Но знаете, друзья мои, я защищался как лев. Когда меня привели в ратушу, я облил этого Симона грязью с головы до ног. Я сказал, что он напился, как всегда, и ему всюду мерещатся заговорщики. Он настолько отвратительный тип, что у него нигде нет друзей. А еще мне повезло, что мэр Паш слег в постель с тяжелейшей простудой.

— С кем же вы говорили? — спросил де Бац. Лицо Мишони расплылось в улыбке.

— Представьте себе, с гражданином прокурором-синдиком Люлье! — слащаво произнес он. — Очаровательный человек! Такой понимающий… И у меня не создалось впечатления, что он уважает Симона. Можно сказать, что ваша организация отлично работает, барон. Мои поздравления!

— Я не уверен, что заслужил их. В данном случае нам действительно просто повезло, что Люлье страдает бессонницей и предпочитает проводить в кабинете большую часть времени.

— А пока не мешало бы выяснить, почему наш башмачник вдруг стал ясновидящим…

— Не беспокойтесь, мы все скоро узнаем.

Как Люлье не покидал надолго свой кабинет, так и Симон почти никогда не выходил из башни Тампля и крайне редко появлялся у себя дома. Его завораживал недавно полученный им титул комиссара. После той ночи, когда он сыграл куда более важную роль, чем сам думал, Симон и вовсе переселился в Тампль. Все необходимое приносила ему Мари-Жанна — женщина, на которой он женился, поселившись в квартале Одеон. Лишь иногда Симон позволял себе выпить вина в одной из таверн: лето было в разгаре, и жара начала изводить Париж. Однако уходил он только после того, как тщательно проверял порядок в крепости.

Кабачков вокруг бывшего монастыря было множество, но Симон отдавал предпочтение «Срезанному колосу» на бульваре Тампль. Там подавали вино из Сюрена, которое ему очень нравилось. Кроме того, хозяин заведения, некий Герен, тоже был родом из Труа, как и башмачник. А главное, жена кабатчика Фаншон, хорошенькая пухлая блондинка лет сорока со странными холодными глазами, тоже очень нравилась Симону. Фаншон говорила редко, и это молчание окутывало ее тайной, что тоже производило на Симона большое впечатление. Собственно, он приходил в кабачок ради нее, но Фаншон только услаждала его взор. На большее Симон не решался — ему не хватало храбрости. Смельчаки, которые отваживались приблизиться к Фаншон, давно выяснили, что она умеет отчаянно царапаться.

С тех пор как Тампль стал его домом, Симон бывал в кабачке каждый вечер, проводил там ровно час и уходил всегда в половине десятого. Он намеренно давал понять, что его пост очень важен и что без него Тампль превратился бы просто в проходной двор. Разумеется, все в кабачке знали о той роли, которую он сыграл в разоблачении заговора, — Симон помешал сбежать тем, кого он любезно величал «шлюхами». Правда, башмачник ни разу не обмолвился о том, откуда он узнал о существовании этого заговора.