Книга Проклятие клана Топоров - Виталий Сертаков

Впервые Северянин посмотрел на предмет своего обожания несколько иным взором. Ему вдруг подумалось, что его чудесная избранница довольно глупа.

— Пир обещали на славу! — довольно потирая пухлые ручки, протиснулся откуда — то отец Бруно. — Мне стало известно, что стольник заказал восемь быков, сорок шесть поросят, восемьдесят кур, двадцать гусей, восемь повозок вина и вдвое больше — хлеба…

— Сорок шесть свиней? — Даг попытался представить себе, сколько времени уйдет на поедание этих запасов, но отец Бруно авторитетно заявил, что это ежедневная потребность двора, и даже довольно скромная. Оказывается, существовал список поместий, обязанных подвозить продовольствие по мере продвижения императорского кортежа, и отдельный список монастырей, с которых собирали так называемые сервиции для королевского стола.

— Но… это ведь очень много! — Северянин хорошо помнил, как в детстве отец и мать с волнением ждали, не заедет ли погостить конунг со своей полусотней дружинников. Даже для такой небольшой компании приходилось готовить всей семьей, а тут!

— Обычно парадный двор насчитывает до трех тысяч человек, — спокойно заявил отец Бруно.

— Но… они же все сожрут. — Даг обвел рукой громадную толпу графов, сотников, шультгайсов и фотгтов с женами. — Как можно прокормить столько бездельников?

— Вам еще мало лет, чтобы говорить такие дерзости. Они вовсе не бездельники, — обиделся отец Бруно. — Они собирают для казны судебные доходы, еще доходы от рынков и граничных пошлин, от права на охоту, на порубки, на добычу соли…

Толстый духовник еще долго бы распинался, описывая, какую важную работу производит королевский чашник, постельничий и смотритель псовой охоты, но тут Даг ощутил неприятное, но такое знакомое жжение в макушке. Волчья метка, почти заросшая молодым волосом, отчаянно подергивалась. Прямо как в детстве, когда усадьбу Олава Северянина окружали разбойники.

Он резко развернулся, нащупывая опасность. Но вокруг лишь блестели потные радостные лица. Дворяне тянули шеи, салютовали юной принцессе, монахи завывали свои праздничные песни. Половина свечей погасла, гости толпой валили на улицу следом за официальным кортежем. Гигантская толпа, в голове которой выступал император с епископами, направилась вверх, к темнеющей громаде кирхи. Между вечерних туч на небе одна за другой зажигались звезды, вместе с ними зажигались лампы в руках монахинь и священников, пение становилось все громче. Северянин уже знал, что верующие не угомонятся почти всю ночь, будут бродить толпой и восхвалять своего Христа, который якобы родился в семье бедного плотника.

Даг еще раз проследил за процессией, но не догадался посмотреть наверх.

На балконе стояли двое в темных плащах с капюшонами, но по одежде и оружию опытный глаз различил бы в них ближнюю охрану князя Болеслава.

— Завтра — удачный день. Непременно будут поединки, — тихо произнес один, пожилой. — Ты подготовил все, что я сказал?

— Я все сделал и заплатил, кому надо, — осклабился молодой. — Этот дурень сам полезет в драку.

— Тогда ступай, — кивнул пожилой. — Я чувствую… огонь пророчества жжет меня изнутри. Очень скоро мир изменится…

Глава двадцатая, из которой становится ясно, как на пиру заставить краснеть прекрасных дам и плеваться мужчин

Столица империи, маленький уютный Кведлинбург со всех сторон был окружен лесом и болотами. Поэтому, кроме как разглядывать монастырь или маршировать, делать оказалось тут совершенно нечего. Но наутро протяжные звуки рога оповестили о том, что великий пост закончился и всех приглашают на пир.

Пиршественная зала достигала в длину шагов сто, если не больше. Было заметно, что часть задней стены сколотили нарочно для праздника и завесили щели гобеленами. Длинные скамьи для офицеров, командиров отрядов и прочих мелких начальников поставили позади столов. Дагу место за вторым столом, даже в углу, никогда в жизни бы не досталось, если бы не сам ярл Годвин. Повеселевший хозяин Сконе внезапно заявил, что Даг Северянин на время пути назначен официальным телохранителем обеих девушек и обеих взрослых дам, приехавших с посольством из Хедебю. Наверняка такой милости Северянин удостоился не без помощи самой Карлен.

— Все равно Адольф выбьет из тебя дух, когда вернется, — пообещал кузен Гуго, усердно готовивший себя в рыцари.

— Кто такой Адольф? — заскучал Северянин. — Он жених Карлен?

— Он ее брат и точно знает, с кем ей следует знакомиться.

Сам Гуго в драку больше не лез. Зато довольно увлекательно рассказывал про то, как его отец с тремя десятками рыцарей победил целое славянское племя. Даг озирался не без трепета. Почему — то в обычной трапезной он оробел больше, чем на вчерашнем приеме. Прислуга здесь наряжалась наряднее, чем именитые горожане в Хедебю. Женщины, обносящие столы напитками, выглядели столь аппетитно, что каждую хотелось как минимум ущипнуть. Мужчины в белых чистейших рубахах и цветастых фартуках многие серебряные блюда таскали вдвоем и с трудом ставили на льняные скатерти.

Императорское возвышение находилось в центре зала, очень далеко от Дага. Там, рядом с Оттоном кушали те, кого он соизволил почтить своим вниманием. Во всяком случае, конунга Синезубого принимали на почетной скамье. На каждой лавке в ряд лежали подушки с кистями, стены сплошь покрывали ковры с изображениями батальных и религиозных сцен. Прямо над Дагом висел трехрожковый масляный светильник, и молодой слуга раз пять за вечер взбирался по лесенке, чтобы подлить масла. Прямо напротив тронного выхода имелось другое возвышение, там усадили музыкантов.

Все оружие пришлось оставить снаружи, зато дамы и кавалеры вырядились так, что в глазах рябило от сапфиров, рубинов и янтаря. Напротив Северянина, а точнее — спиной к нему, уселся ярл Годвин, с ним — ландрман Ивар и окольничий. Гостей рассаживали по рангу, некоторых майордому пришлось беззвучно уговаривать, но хитрые датчане предпочли видеть перед собой обилие еды, а не официальные рожи придворных. Карлен тоже сидела впереди, в компании знатных дам, а Дагу в соседи достались командиры сотен из разных стран, языков которых он не понимал. Под столами у многих гостей тявкали собаки, причем не только гончие, но какие — то мелкие отродья, с глазами, заросшими шерстью. Еще до того, как старый Отто поднял первый кубок, гости принялись беззастенчиво жрать.

Слуги несли кушанья вереницей, ни на минуту не останавливая поток. Жареные бараны сменялись вяленой лосятиной, затем шли целиком запеченные с травами и грибами косули, моченые гуси, невероятных размеров распаренная рыба. Больше половины блюд Северянин никогда не пробовал. Особенно его напугали и насмешили подносы с соусами и специями. Впрочем, не он один, набрав полный рот неведомых семян и кореньев, не мог потом отдышаться и незаметно сплевывал в угол острые пряности. Некоторые отец Бруно называл, щеголяя знанием королевской кухни — тмин, три сорта франкской горчицы, перец белый, перец красный индийский…

Когда заиграла музыка, Даг едва не подавился. Он привык, что дома инструмент лишь помогает скальду напевно проговаривать старинную вису. Здешние лиры и флейты звенели и свистели без всяких слов, так что трудно стало говорить. Кроме того, перед подиумом закружились в дурацком танце карлики, чем очень насмешили публику. Скальды здесь тоже имелись. Порой Оттон хлопал в ладоши, по его приказу слуга подносил кому — то огромный кубок горного хрусталя, переплетенный серебряными змеями. Тот, кому доставался кубок с вином, обязан был говорить долго и желательно в стихах. Когда речь шла на каркающем диалекте саксов, Даг большинство слов понимал, но когда ученые мужи выпендривались и переходили на латынь, парень отдавал должное копченой салаке и голубям, фаршированным кашей и фруктами.