Книга Орион и завоеватель - Бен Бова

– Или ты отрицаешь, что брал деньги у персов?

– Конечно нет. Я принял бы деньги и от мертвых душ, заточенных в Аиде, если бы они помогли мне остановить Филиппа.

– Но ведь они тебе не помогли!

– Афины все же стоят, – возразил Демосфен.

– Народ афинский теперь пылко любит Филиппа, а если ты высунешь нос на улицу, тебя разорвут на части.

– Да. Возможно, ты прав… Так может случиться сегодня и завтра. Но со временем, быть может через несколько недель, даже несколько месяцев, они вернут мне свое расположение.

Александр расхохотался.

Демосфен нахмурился.

– А знаешь ли ты, царевич, истинные причины поведения людей? В Афинах правит демократия. У нас к верности не принуждают и к покорности не приводят силой. А там, где люди вправе решать, они всегда могут и изменить свое мнение. – Как бывало и прежде, воспламенившись, он перестал заикаться.

– Нет. Здесь люди ослеплены демагогами, – возразил Александр, – и их обведет любой, кто придумает самую красивую ложь.

– Ты не прав – кто самым понятным образом представит им их будущее, – поправил его Демосфен.

– Одно и то же, – проговорил царевич.

– Рано или поздно я вновь встану во главе Афин.

Кивнув, Александр согласился:

– Естественно, ведь при демократии народ следует за самым говорливым. Хорошо, пусть они вновь сделают тебя своим вождем, а я буду надеяться, что это случится, когда я уже стану царем. Тогда я раздавлю тебя раз и навсегда.

– Ты попытаешься сделать это, я не сомневаюсь.

Александр шагнул к Демосфену:

– Я раздавлю тебя, как гроздь винограда, демагог! – Он пнул ногой синий щит. – Чтобы спастись от меня в следующий раз, тебе понадобится что-нибудь понадежнее.

Если Александр действительно думал, что в Пелле не заметят его возвращения, значит, он забыл про свою мать. Нас было мало: Александр, его Соратники и телохранители царя, которым он приказал охранять царевича. С учетом слуг, конюхов и погонщиков мулов всего около полутора сотен.

Но улицы Пеллы встретили нас как героев. Горожане выстроились вдоль улиц, и, пока мы ехали ко дворцу, они приветствовали нас и забрасывали цветами. Молодые женщины улыбались нам. Мальчишки плясали возле коней, изображая, что и они входят в наш отряд.

На верху дворцовой лестницы нас встречала Олимпиада в великолепном красном платье до пят, с волосами, убранными цветами, в глазах царицы светилась победа.

Царя нигде не было видно. Нам устроили пышный пир. Даже нас, телохранителей, пригласили в пиршественный зал. Вокруг суетились пригожие молодые женщины, гладкощекие молодые люди. Александр сидел во главе стола, мать возлежала возле него. Возлияния были обильными, и многие напились. Но Александр и его мать ограничились тем, что сделали по глотку из своих кубков. Я пил вволю, зная, что никогда не бываю пьян. Организм мой пережигал алкоголь сразу же, как только я поглощал его.

– А где царь? – спросил я у Птолемея, расположившегося на кушетке неподалеку от меня.

Он ласкал одну из служанок. Таис решила задержаться на время в Афинах, и, возвращаясь в Пеллу, Птолемей жаловался, что бессердечная женщина пытается свести его с ума и, хуже того – преуспевает в этом.

– Какая нам разница? – сказал он и вновь повернулся к своей служаночке.

Ей было не более пятнадцати, но к этому возрасту македонки уже давно выходили замуж.

Шутки стали еще грубее. Молодые люди начали перебрасываться съестным. С каждой новой чашей хохот становился все громче. Олимпиада со своего ложа, стоявшего во главе стола, как будто ничего не видела и не слышала; царица была поглощена разговором с Александром, пригнувшим к ней голову.

Наконец они вместе поднялись и оставили зал. Тут пирующие вовсе распоясались. Вверх полетели целые блюда, даже кубки с вином. Гарпал, отличавшийся высоким ростом, вскочив на стол, объявил, что у него и жареный цыпленок полетит, словно живой голубь. И перебросил запеченную тушку едва ли не через весь зал, чуть не попав в смуглого Неарха, который старательно срезал шкурку с груши длинной спиральной лентой.

Один за другим Соратники и телохранители оставляли зал, по большей части прихватив с собой мальчика или девочку. Птолемей увел с собой сразу двух молодых женщин.

– Теперь я забуду о ней, – бормотал он. – По крайней мере на сегодняшнюю ночь.

Я встал с ложа и, обогнув несколько пар, отправился к двери. Мне хотелось знать, где находится сейчас Филипп и почему он не стал приветствовать вернувшегося сына. Кроме того, я надеялся отыскать Кету, нам еще о многом следовало переговорить.

Однако, приблизившись к двери, я заметил мальчишку-вестника, разглядывавшего пиршественный зал. Глаза его остановились на мне.

– Ты тот, кого зовут Орион? – спросил он.

– Да.

– Царица призывает тебя.

Радуясь тому, что не пришлось перекидываться пищей, я отправился следом за ним к лестнице в покои царицы.

– Она сказала, что я узнаю тебя по росту, – сказал мальчишка.

Среди горцев попадались, конечно, довольно высокие, но в основном рослые македонцы уступали мне в стати.

На лестнице провожатый улыбнулся и поднес лампу к моему лицу.

– Какие у тебя прекрасные серые глаза, – заявил он.

Я знал, что в этом возрасте юнцы нередко подыскивают себе наставника, который мог бы ввести их в общество взрослых мужчин. Гомосексуальные связи с подраставшими мальчиками были приняты среди знати. Как правило, мальчик вырастал, обзаводился семьей, а потом уже и юным приятелем. Судя по тому, что я видел здесь, жены македонцев находились в более тесной связи со своими мужьями, чем жительницы южных городов, сидевшие дома, пока их мужья развлекались с подобными Таис гетерами, профессиональными куртизанками. Впрочем, при желании мужчины могли оставаться любовниками всю свою жизнь, как Александр и Гефестион, хотя ни тот, ни другой в этом не признавались, а остальные Соратники лишь подшучивали, когда обоих не было рядом.

– Я здесь чужак, всего лишь телохранитель царя, к тому же не из знатных, – сказал я.

– Я слышал об этом, – сказал мальчик с легким разочарованием.

"Честолюбив, – подумал я. – Этот юнец найдет себе кого-нибудь получше меня".

Царица отдыхала в небольшой гостиной, окно которой выходило в дворцовый двор. Тонкий серпик луны едва поднялся над темными громадами гор. На небе мерцали звезды.

Комнату освещала единственная лампа, стоявшая на столе возле царицы. Александр, видимо, сидел возле матери и поднялся на ноги, когда посыльный открыл двери.

– Входи, Орион, – сказала Олимпиада и бросила мальчику: – Ты можешь идти.