Книга Последний переход - Всеволод Глуховцев

Вот тут-то и настал праздник на инопланетной улице. С таким потрескавшимся мировоззрением уже вполне можно было работать. И работа пошла-поехала! Человечество не заметило, что кто-то начал думать за него. Оно, может быть, поначалу несколько удивлялось возникшим у него нелепым желаниям, а потом привыкало к ним, сживалось с ними и, в конце концов, находило нечто в них приятное – в жадности, в сексуальных извращениях, в патологической лживости. Человек, в сущности, становился агентом влияния пришельцев, уже не столько землянином, сколько проводником их стремлений, заражая ими своих близких, детей, даже внуков.

Тот пустяковый юноша, переполошивший уездный городок, наверное, и не подозревал, кем направлялась его легкомысленная болтовня – да и не он один, не он один, что говорить!.. Мягкие, невидимые щупальца незваных гостей расползались все въедливее по умам и подсознанию – отчего мир для людей делался все страннее, тревожнее и все труднее было сказать, что же будет с ним дальше.

Да, тревога разливалась в мире, его лихорадило, как паровоз с опасно перегретым котлом, мчащийся вразнос, – и кое-кто начал смутно догадываться, что дела-то, собственно говоря, катятся в какую-то не ту сторону. Но большинство людей того еще не замечало! А механизм человечества действительно расшатывался всё сильнее – и вот уже можно было попытаться приступить к физическому внедрению на планету.

Очевидно, одной из первых попыток приближения и был странный случай помутнения сознания на Амазонке. Индейцы, души примитивные, но цельные, почувствовали опасность издалека, почему и отказались идти дальше. Фрица же Вагнера, наивно верящего в нечто на полпути из ниоткуда в никуда, посторонней силе не составило труда подловить. С Куртом Эйсмаром оказалось потруднее: он натура прочная, и его только слегка повело, сместило расстояние и время, – но он вернулся, а те силы отступили, чтобы потом вновь явиться сюда.

Вполне резонно предположить, что обнаруженные случаи (в том числе и с голландскими моряками) не единственные. Многое так и осталось не зафиксированным. А вместе с тем раздрай в мире нарастал, растерялись и сами правители, те, кто по долгу своему держал его в порядке. Этот мир перестал слушаться их, он заметался, подобно обезумевшему тигру… и случилось то, что должно было случиться: грянул июль тысяча девятьсот четырнадцатого года. Война!

Война оказалась для человечества диким ударом. Оно ополоумело, как боксер, скошенный страшным апперкотом, – в горячке вскакивает на ноги, грозит, показывает, что готов к бою… а сам уже не понимает, на каком свете находится: ноги у него разъезжаются и подкашиваются, глаза отдельно от ума, а все вокруг весело кружится вспыхивающим и искрящимся колесом, и где верх, где низ – понять невозможно.

Вот и цивилизованный мир после Первой мировой мотало, словно после нокдауна: большевики в России, фашисты в Италии, нацисты в Германии, плаксивый, тошнотный экзистенциализм во Франции… вся эта дурь полезла из человечества, как пена из припадочного рта. Совершенно понятно, что шизофренические двадцать лет не могли закончиться ничем иным, кроме обратного кровавого побоища – Второй мировой.

И перед самой войной, в последние годы, когда предчувствие безысходного ужаса начало окутывать разум людей, физическое проникновение из космоса резко интенсифицировалось. Опять-таки, обо всем можно лишь гадать – на нашем с вами уровне, сами понимаете… И Миловскому знать это было не по чину. Вероятнее всего, так: подобных точек, «зон», на земном шаре появилось несколько. Немного, единицы – четыре, пять, не более. Ну, вот одна из них – сами изволите видеть…

Возникает естественный вопрос: кто таков Пацюк? Был ли он один из посвященных, посланный сюда обеспечить встречу, или сам, неизвестным образом догадываясь о чем-то, прибыл сюда с загадочными целями?.. Ответов на эти вопросы нет; да и не столь уж важно отвечать на них. Важно иное: попытка приземлиться здесь, в пойме Кара-су, оказалась неудачной.

С определенной уверенностью можно утверждать, что неудачными или малоудачными оказались и остальные предвоенные попытки. Почему? О том чуть позже, а пока по хронологии. Итак, разразилась Вторая мировая война, чего и ожидали галактические гости, – и стали готовить массовое вторжение.

Но тут и человечество малость опамятовалось. Еще во время войны руководители союзных держав начали прозревать, а случай в Розуэлле окончательно убедил их в том, что пора объединять усилия, дабы вместе противостоять врагу. Легко сказать, но как сделать? Как вернуть прежнюю крепость мировоззрения?.. Отцы-руководители вынуждены были признать, что сделать это чрезвычайно трудно, практически невозможно. Слишком уж привыкли люди в цивилизованных странах к комфорту, сытости да сладкой жизни – что пришло на смену возвышенным стремлениям ранних лет Нового времени. Эту укоренившуюся тягу выкорчевать сейчас не получится – решили вершители судеб. Тогда попробуем ее нейтрализовать! Чем? Да страхом, чем же еще. Вернее, напряжением. Надо держать народец в вожжах, попугивать его возможной катастрофой, теперь аж ядерной – тогда житуха не будет таким уж медом казаться.

Это показалось не столь уж трудным, тем паче что от соперничества никто не собирался отказываться. Так что единство единством, а «холодная война» сама собой… Средство, используемое не от хорошей жизни, оказалось тем не менее достаточно эффективным, и сорок лет худо-бедно держало оборону.

Но бесконечно так продолжаться не могло.

Страх перед будущим одновременно и цементировал сознание, и разъедал его. Ресурс был исчерпан. Необходимо стало менять воспитательные методы.

Сейчас, понятно, легче легкого критиковать тогдашних советских лидеров, решивших закончить «холодную войну», после чего планировалось объединить эти блоки, а заодно и сознания человеческие новыми позитивными ценностями… Легче легкого, повторимся, – ибо очень просто умничать задним умом. Да, план не удался; возможно, переоценили свои силы, возможно, проявили неоправданное легкомыслие, а западники, увидав такое дело, решили обмануть партнёров – а обманули сами себя. Словом, рухнул план, и вместо положительно нацеленного объединения вышел новый раскол.

Моментально зашевелился и «третий мир», внося свою лепту в нарастающий хаос. Ну а приостановленные было звездные визитеры очутились тут как тут – и натиск продолжился, в первую очередь, в знакомых уже реперных точках, пусть и не очень успешно когда-то освоенных. Ну вот, стало быть, и здесь тоже…

* * *

– Вот так, – завершил рассказ Сергей Аристархович и развел немного руками: – Таков мой взгляд на проблему.

При этих словах заинтересованные лица Забелина и Кауфмана повернулись к Егору – что тот скажет.

– Он у нас философ, – пояснил Павел. – Кандидат наук!

– Будущий, – поправил Егор. – Пока аспирант.

– Ну, неважно. – Забелин отмахнулся нетерпеливо. – Так что ты скажешь?

Княженцев тоже улыбнулся вежливо.

– Что я скажу. Гипотеза как гипотеза. Достаточно, на мой взгляд, интересная.