Книга Ячейка 21 - Берге Хелльстрем

Эверт Гренс встречался с ним много раз. Друзьями они не стали, да Гренсу это было и не нужно. Ему хватало того уважения, которое он испытывал к профессионализму Эдвардсона. Он радовался, что именно этот человек сейчас был рядом с ним в ярко освещенной прозекторской, которую превратили в штаб по освобождению заложников, убрав на время носилки и скальпели.

Эдвардсон взял Гренса за локоть и отвел его в сторону от студента-медика, который лежал на каталке с пузырем льда на каждом колене.

– Можешь не допрашивать его. По крайней мере сейчас. Я попросил одного из моих людей переговорить с ним по дороге сюда.

Эверт внимательно слушал, поглядывая на врача, который возился с раненым.

– Мне нужно все.

– Всего сейчас ты не получишь. Потом допросишь его подробно. А пока послушай: этот парень, Ларсен, уверен, что там взрывчатка, и это семтекс. Он не говорит, откуда ему это известно, но уверен в своей правоте. Она облепила взрывчаткой каждого из заложников да еще дверь, которая ведет в морг. У нее есть детонаторы, и он не сомневается, что она их использует, если понадобится. Ты понимаешь, что это значит?

– Думаю, да.

– Мы не можем начать штурм. Это просто невозможно. Если полезем туда, можем потерять заложников.

Эверт Гренс повернулся к Эдвардсону и раздраженно хлопнул ладонью по столику из нержавеющей стали. Хлопок получился громкий, к тому же столик завибрировал от удара.

– Ничего не понимаю. С того момента, когда она раздобыла оружие, я ничего не могу понять!

– Он сказал, что она не спускает с них глаз. Это их пугает. Она знает, где что находится. И она здорово подготовилась, понимаешь? Прихватила с собой веревку, чтобы их связать, и все, что нужно… А взрывчатки там столько, что нас отсюда вынесет к чертям собачьим.

– Все знает, говоришь?

– Да. Знает и уверена в себе. Он повторил это несколько раз.

– Да чихал я на ее знания. Давай-ка посылай туда своих людей. Лучших, на твой выбор. И снайперов – надо будет, подстрелим сучку.

Эдвардсон уже выходил из комнаты, как вдруг Гренс его окликнул. Он протянул ему медицинские перчатки и взял со столика, сдвинутого к стене, конверт. Из него он вынул блокнот в синенькой обложке и протянул его Эдвардсону.

– Вот. Это ее. Граяускас. Можешь прочесть?

Эдвардсон осторожно перевернул несколько страничек и покачал головой:

– Нет. К сожалению, это по-литовски.

– Свен, что там у нас с толмачом?

Эверт Гренс повернулся лицом к тому углу, где сидел Свен Сундквист. Но тут врач «скорой», который возился в соседней комнате с подстреленным, махнул ему рукой:

– Вы Гренс?

– Да. А что такое?

Эверт через всю комнату двинулся к нему, но врач протестующе замотал головой:

– Нет, не сейчас.

– Да мне только задать ему пару вопросов!

– Не сейчас. Он не может отвечать.

– Да почему? Подумаешь – коленки поцарапал! Там четыре человека внизу!

– Дело не в этом. У него шок. Если вы не потерпите немного, он никогда вам ни на один вопрос не ответит.

Эверт Гренс посмотрел на смертельно бледного Ларсона, который, запрокинув голову, лежал на каталке. По подбородку у него текла слюна. Гренс машинально потянулся за своим носовым платком, которым он привык вытирать ее подбородок. Он прикрыл глаза, затем снова взглянул на Ларсона и его беспомощно открытый рот, хотел было ударить по каталке, но вовремя сдержался, и его рука застыла в воздухе.

– Она взяла заложников. Облепила пластитом весь этот долбаный морг. И никаких требований!

Он забыл о своей руке, и нержавейка откликнулась на удар громким звоном, который долго еще отдавался от стен.

– Свен!

– Да.

– Звони! Звони ей. Пора потолковать.

Никогда раньше в настоящем морге она не бывала. Когда серая железная дверь закрылась за ней, Лидия остановилась и осмотрелась. Он был еще больше, чем она думала. Светло-желтый зал с холодным освещением, белый кафель там, где проводились вскрытия. По размеру – как два клайпедских танцзала, куда они с Владей ходили, когда были подростками. Стального цвета дверцы холодильников в несколько рядов занимали почти всю стену. По три в вертикальном ряду и по пятьдесят в горизонтальном. Каждая шириной в семьдесят пять сантиметров.

Лидия отсчитала пятнадцать рядов. Сорок пять холодильников. И везде люди. Бездыханные окоченевшие тела. Она не понимала. Не могла и не хотела этого понять.

Она вспомнила о Владе и, как это с ней иногда случалось, ощутила острую тоску по нему. Они выросли бок о бок, вместе пошли в школу. Ей нравилось держать его за руку во время прогулок. Заходили они далеко, собирались даже уйти из Клайпеды. Частенько подходили к самой городской окраине и оттуда смотрели на город. Просто смотрели. И тосковали. Тоска – вот что их объединяло прежде всего.

Она думала про него – он мой. И он думал про нее – она моя.

Лидия медленно шла по жесткому полу из серых плиток. Они не виделись три года. Иногда она задавалась вопросом: где он, что он делает, вспоминает ли о ней?

Она вспомнила родителей. Папу в тюрьме Лукишкес. Маму в их квартире в Клайпеде. Они сделали что могли. Любви особой в их семье не было, но ненависти не было вовсе, и уж тем более никто никого не бил. Жили себе, вполне довольные собой. Интересно, а родители когда-нибудь ходили на окраину, чтобы, обернувшись, смотреть на город? Кого-то искать…

Она была рада, что мама не знает, где она сейчас. В морге. Проститутка с исполосованной кнутом спиной, в руке пистолет, из которого она целилась в людей. Она была рада, что и Владя не знает об этом. Она сомневалась, что он бы ее понял. Верила. Но сомневалась.

Но он должен понять, что если кого-то беспрестанно унижают, наступает момент, когда он должен сам кого-нибудь унизить. Так уж все устроено. Просто дальше это продолжаться не может, места для унижения в душе не хватает. И ничего тут не поделаешь.

А через несколько секунд она услышала телефон. Стационарный телефон, который висел на стене в средней комнате, всего в паре шагов от мертвеца на каталке. Она торопливо зашагала по каменному полу мимо холодильников и распахнула серую железную дверь. Кажется, было четыре звонка. Может, пять.

Она подняла трубку и молча ждала, когда с ней заговорят. Действие морфина подходило к концу, и боль накатывала на нее с новой силой. Шевелиться было трудно, а ведь скоро будет еще хуже.

Через мгновение она поняла, что слышит русскую речь. Он говорил по-русски, она этого не ожидала. Мужской голос, скандинавский акцент, и пока она успела что-то сообразить, он представился:

– Меня зовут Бенгт Нордвалль. Я полицейский.

Она сглотнула. Она надеялась на это, но сейчас ей просто не верилось, что произошло именно то, на что она и рассчитывала.