Книга Жизнь Кости Жмуркина, или Гений злонравной любви - Николай Чадович
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
То было время позора и бесчестия. Быкодеров в своем кресле каким-то чудом уцелел, хотя цена этому чуду была известна – лишение Кости Жмуркина благоприобретенного звания. Теперь все, кому не лень, потешались над его погонами, на каждом из которых имелось по две звезды и по две дырки.
В стране воцарилась атмосфера гнетущего ожидания, как это бывает в открытом море, когда на горизонте возникает странное кучевое облако, словно бы не подвластное господствующим ветрам – верный признак надвигающегося шквала. Какая участь ожидает корабль в самое ближайшее время? Пойдет ли он на дно вместе со всем экипажем или крутая волна лишь слегка тряхнет его? А что, если шквал вообще пронесется мимо и на всех палубах вновь заиграют оркестры, а в барах в честь чудесного спасения будут подавать бесплатный ром?
Никто ничего не понимал, даже самые умные люди.
Одни говорили – жить стало лучше, водка подешевела. Такого не было даже при Никите.
Другие говорили – наоборот, жить стало хуже, на праздношатающихся людей устраивают форменные облавы. Такого не было даже при Виссарионовиче.
Милиционерам запретили приобретать и использовать личный транспорт, что было прямым нарушением их гражданских прав, зато позволили в любое время врываться в бани, кинотеатры и парик-махерские, что было столь же явным нарушением гражданских прав иных лиц. Дескать, квиты.
Вскоре, однако, монстры прошлых эпох, надорвавшие последние силы в борьбе с молодыми и жадными до жизни конкурентами, стали вымирать сами собой. Повторилась история с динозаврами, не то задохнувшимися собственными кишечными газами, не то отравившимися непривычными для них цветковыми растениями, не то вследствие своих громадных размеров утратившими способность к размножению.
На смену туповатым диплодокам и кровожадным тираннозаврам пришли совсем другие существа – мелкие, но пронырливые, а главное, всеядные.
Атмосфера постепенно стала меняться. Да и голоса вокруг зазвучали совсем другие. Ничего не поделаешь, смена исторических эпох…
Как говорилось выше, новые хозяева страны принадлежали уже к другой генерации (если не биологической, то идеологической). Тем не менее они имели явную генетическую связь со своими предшественниками. Даже молились тем же самым идолам, правда, не так рьяно.
С одной стороны, они разрешили народу трепаться вволю. Семьдесят лет не разрешали, а тут пожалуйста… И это при том, что еще на памяти старшего поколения за одно-единственное еретическое слово (и даже за оговорку!) расстреливали, а позже стали сажать. Скажет, например, ведущий праздничного концерта: «А в заключение сводный красноармейский хер… ох, простите, хор исполнит песню о партии!» – и нет уже этого ведущего. Все родственники от него быстренько отказываются, а жена переходит на девичью фамилию.
Даже за слово «жид» привлекали к уголовной ответственности. Потом, правда, перестали… Короче, сначала было нельзя, а потом вдруг стало можно. И буквально обо всем, вплоть до самых святых вещей! Могло из этого что-нибудь путное получиться? Да никогда! Ведь недаром сказано у Екклесиаста: «Кто разрушит стену, тот рискует быть ужаленным змеей». В том смысле, что сначала нужно поостеречься, а уж потом давать волю людской молве, орудию куда более опасному, чем змеиное жало. Это к вопросу о гласности.
С другой стороны, народу запретили пить все, что градусами крепче кефира и кваса. (Хотя были предложения подвергнуть гонениям и кефир, благодаря которому наше юное поколение якобы алкоголизируется еще в пеленках.) Опять серьезная промашка вышла. Опять не посоветовались с таким крупным авторитетом, как Екклесиаст. Ведь у него черным по белому (правда, маленькими буквами) написано: «Никто не в состоянии выпрямить то, что Бог создал кривым». То есть, как вы, товарищи, ни бейтесь, а народ-выпивоху не перевоспитаете. Это к вопросу о борьбе с пьянством.
Можно закрыть спиртзаводы, можно выкорчевать виноградники, можно пустить на металлолом оборудование для производства пива, купленное, кстати сказать, за валюту, но народ от этого пить меньше не станет. Больше – пожалуйста! Из вредности. А меньше – никогда! Ведь уничтожить сахар, томатную пасту, муку, горох, сиропы, карамель, искусственный мед, все виды фруктов и (если верить рецепту О. Бендера) табуреты – не удастся никому и никогда. Уж лучше тогда сразу уничтожить народ.
Когда казенное спиртное стало исчезать из продажи, его производство наладили в домашних условиях. Самогоноварением занялись писатели, директора школ, офицеры, шахтеры, железнодорожники, судьи и школьники. У каждого была своя методика, которыми люди охотно делились между собой, как прежде делились секретами домашнего консервирования.
Хотя моря самогона и озера суррогатов залили страну, очереди у гастрономов не уменьшались, а, наоборот, росли. Продавцы винно-водочных отделов и даже грузчики внезапно превратились в элиту общества. Все искали с ними знакомства, все лебезили перед ними.
На спекуляции спиртным были нажиты огромные состояния. День трезвости, объявленный в городе средней величины, приносил его организаторам десятки «штук». Декада трезвости – сотни.
Американскую мафию породил «сухой закон». Нашу – антиалкогольная кампания. Если Достоевский прав и вся наша русская литература вышла из гоголевской «Шинели», то над колыбелью новорожденной российской преступности вместо святцев, наверное, читали ежемесячник «Трезвость и культура».
Очередь за водкой стала таким же непременным атрибутом тогдашней жизни, как в тысяча девятьсот восемнадцатом году – человек с ружьем. Туда ходили, как на работу, там знакомились и влюблялись. Там дрались, пели песни и рассказывали анекдоты.
Вокруг очередей процветал самый разнообразный бизнес. Сюда с базаров переместились карманники, а с вокзалов – проститутки. За определенную таксу можно было нанять так называемую «группу захвата», прорывавшуюся к прилавку чуть ли не по головам покупателей. Пенсионеры подрабатывали, торгуя своим местом в очереди, цена которого возрастала по мере продвижения вперед. Встречались ловкачи, предлагавшие фальшивые справки из ЗАГСа о регистрации свадьбы или смерти, – на любое из этих торжеств полагалось по два ящика водки.
Бывали случаи и вовсе анекдотические. Например, к прилично одетому гражданину, томящемуся в самом конце очереди, подходил некто в милицейской форме. Сострадая интеллигенту, теряющему время в компании отбросов общества, он предлагал за небольшую мзду добыть любое количество спиртного. Мзда якобы требовалась для умасления грузчиков. Получив деньги, часто немалые, лжемилиционер исчезал. Обычно – навсегда.
В столь бурной, а главное – постоянно меняющейся обстановке Жмуркин, как и большинство его сограждан, просто растерялся. Возможно, впервые в жизни он не знал – кого любить и кого ненавидеть. Верить ли апологетам перестройки или, наоборот, обходить их стороной, как опасных провокаторов? Придерживаться принципов гласности или вообще прикусить язык? Учреждать кооперативы или закапывать свои последние денежки в огороде? Держать нос по ветру или с головой нырнуть под одеяло? Продолжать пить горькую или с ясным взором устремиться вперед по пути перестройки?
