Книга Пока не пробил час - Ирина Глебова

Эта фуражка особенно беспокоила Юлика. Больше всего он боялся, что Надя и ее родные узнают когда-нибудь о том, что он словно вор прокрался в имение Голицыных, что он хотел их обокрасть! Как стыдно было ему сейчас даже думать об этом! Столько всего произошло с ним в последние дни! Некоторые всю жизнь проживут, не испытав ничего подобного, а он – за такой короткий срок. Но он готов на что угодно, только не на позорное клеймо вора – да еще и у собственных родственников!.. И Юлик убеждал сам себя, что потерянная фуражка ничего не сможет рассказать следователю. Как господину Петрусенко узнать о Битице? Это просто невозможно… Нонсенс!

16

Как ни странно, следователь по особо опасным преступлениям Петрусенко излишней подозрительностью не страдал. Никаких оснований подозревать в убийстве женщин сахарозаводчика Матвеева у него не было. Он был убежден: каждый имеет право говорить что хочет, не предполагая наперед, что его слова могут быть истолкованы совсем по-иному – даже если женщина, которой эти слова говорились, оказалась убитой. Так что как подозреваемый Аркадий Петрович Матвеев следователя не интересовал. Во всяком случае пока. А вот сапожника по фамилии Синцов Викентий Павлович проверил. Конечно, этот человек тоже еще не был подозреваемым, и Петрусенко не стал вызывать его в управу. Он прекрасно понимал, с каким настроением пойдет в полицию только что освободившийся из заключения человек. Это если невиновен. А если виновен – тоже ничего хорошего: соберется, все продумает, станет хитрить… Викентий Павлович решил навестить Синцова сам. В домашней обстановке человека проще раскусить.

Сапожник жил на окраине, однако здесь стояли добротные дома, улица была широкой, мощеной. И дом Синцова оказался чуть ли не самым исправным здесь. Парнишка-подросток вежливо сказал, что отец дома, провел следователя через сени в большую комнату. Там кипела работа: мужчина средних лет большим острым ножом ловко кроил кожаные заготовки, один парнишка склеивал их, второй прошивал на специальной машинке. Мальчишки – и тот, который привел его, и эти, работающие, – были очень похожи друг на друга. С первого взгляда могло показаться, что это тройняшки, но, приглядевшись, Викентий Павлович понял, что все-таки – погодки. Работа шла быстро, слаженно. У одной стены выстроились уже готовые пары сапог, у другой лежал штабель заготовок. На полу, на ворохе мягких кожаных обрезков сидела девчушка, играла…

Поначалу Петрусенко хотел представиться надзорным от полиции: мол, пришел посмотреть, как живет и чем занимается недавний заключенный. Но, ступив на порог комнаты, внезапно изменил решение. У этого человека и его детей были открытые лица, взгляды, обратившиеся к нему, – спокойны и полны достоинства. Викентий Павлович тут же понял – обман здесь только все испортит.

Подчиняясь взгляду отца, мальчики быстро сложили инструменты и вышли из комнаты. Один хотел было прихватить и сестренку, но та заверещала, дрыгая в воздухе пухленькими ножками, и Синцов махнул рукой:

– Оставь, не помешает…

Девочка сразу же снова занялась игрой, мужчины некоторое время молчали. Петрусенко понял, что Синцов не станет ни о чем спрашивать. Поэтому начал сам:

– Вы, наверное, слыхали об убийстве двух женщин? И то, что одна из них – жена местного исправника?

– Слыхал… Это что ж, ко мне – из-за этого?.. Это вы напрасно, господин хороший! Я хоть и сидел, но не за убийство!

– А ведь могли бы и убить, не останови вас… Разве не так?

Сапожник тяжело задышал, взял со стола кусок кожи и стал машинально резать его на полоски своим большим ножом. Проследив за взглядом Петрусенко, резко положил нож обратно.

– Убийство убийству рознь, так ведь? Да, не отрицаю, было, допился до помешательства, горячка у меня началась, вот что! Мог бы кума и убить под горячую руку, да Бог не допустил! Но то ж спьяну! А про женщин-то тех я слыхал – их-то нарочно убили, задуманно… Да и что мне-то за дело до них?

Викентий Павлович немного помолчал, потом сказал спокойно:

– Я не представился вам… Следователь губернского полицейского управления Петрусенко. Как раз и расследую два этих убийства. А к вам, господин Синцов, я пришел потому, что до меня дошел слух, что три года назад во время ареста вы угрожали исправнику Макарову… Обождите минутку, дослушайте! Это, конечно, не повод, чтобы подозревать вас. Но я проверяю буквально все, каждую мелочь – так положено. И вы очень поможете мне и себе, если сразу ответите: где вы были вечером и ночью в позапрошлую пятницу? Слово «алиби», думаю, вам знакомо?

Синцов кивнул головой:

– Знакомо, наслышался… А мне и думать не надо, хорошо помню! Мы с кумом как раз ездили в Сумы на ярмарку – возили сапоги на продажу, большую партию. Видите, сейчас новые тачаю, потому что те все разошлись. В аккурат в пятницу утром выехали, а вернулись только в воскресенье.

– Где же вы там ночевали?

– У кума там брат живет, лавку держит. У него в доме и ночевали. Там семья большая, народу много – вот мое «алиби» и поддержат!

Викентий Павлович ему сразу же поверил. Хотя, конечно, проверить следует – для порядка. Уже совсем другим тоном он уточнил:

– А кум-то который? Уж не тот ли самый?

– Да уж он, какой же еще! – Хозяин тоже, похоже, вздохнул с облегчением. – Вот ведь до чего довела меня водка – чуть лучшего друга до смерти не убил! Так что исправнику я даже благодарен… А что, неужто я и вправду грозился тогда? Вот ведь память-то как отшибло! Да и кто же пьяные слова всерьез принимает?

– Значит, не помните? – Викентий Павлович задумался. – А на суде, после того, как услышали приговор, разве вы не выкрикивали угрозы?

– Такая обида меня взяла! Уж как я казнился, уж клял себя пуще других, да и у кума рука уже зажила. Вот и показалось мне – за что же на три года в тюрьму? Несправедливо! Ну и наговорил там всякого… вроде даже кричал. Да разве ж то угрозы? Так, глупость одна, самому совестно…

– Вот как? – Петрусенко внимательно разглядывал Синцова, тот не отводил глаз. – И теперь так же думаете, что наказали вас несправедливо?

Сапожник встал, потоптался по комнате, потом медленно покачал головой.

– Тюрьмы я, конечно, никому не пожелаю. Но теперь думаю так, что никакое наказание зря не бывает. Я за эти три года всякого насмотрелся… Чего только люди над собой не делают, как только над собой не измываются – и все через водку! А мои-то жена и детки разве не настрадались из-за меня, пьяницы окаянного?.. Эх, и вспоминать-то тошно! Теперь-то я совсем пить перестал, теперь заживем как люди – помирать-то, Бог даст, не скоро еще… А вот не попади я в тюрьму – оставался бы дурак дураком, сам бы себя губил и семью свою мучил. Вот и выходит: наука-то мне на пользу пошла!

Викентий Павлович смотрел на него задумчиво. Получалась интересная картина: Синцов о своих пьяных угрозах не помнил, а вот Макаров запомнил их дословно. Что ж, наверное, ему этот человек показался по-настоящему опасным. Он ведь, вероятно, и после ареста каким-то образом встречался с Синцовым?