Книга Великая и ужасная красота - Либба Брэй

— Она не хочет, чтобы кто-нибудь узнал…

Пиппа резко умолкает, прикусив язык.

— Не хочет, чтобы кто-нибудь узнал что? — спрашиваю я.

— Что не такое уж сокровище он приобретает.

Пиппа швыряет на землю обезглавленный стебель гвоздики.

Я понятия не имею, что она пыталась сказать. Пиппа прекрасна внешне. А ее семья, пусть и принадлежит к купеческому классу, все же состоятельна и уважаема. И если не считать того, что Пиппа тщеславна, несносна и склонна к романтическим фантазиям, она представляет собой отличную партию.

— Чем можно заниматься с адвокатом? — спрашивает Энн.

Она чертит в пыли маленькие крестики стеблем безголовой гвоздики.

Пиппа вздыхает.

— Ох, да тем же, чем и с остальными. Нам придется вилять перед ними хвостом. А когда они наскучат до слез рассказами о разных юридических случаях и о выигранных процессах, придется опустить глазки долу и сказать что-нибудь вроде: «О, а я-то и представления не имела, что закон может быть таким интересным, мистер Бамбл! Но когда вы рассказываете это вот так, это звучит как захватывающий роман!»

Мы хохочем.

— Нет! Ты такого не говорила! — стонет Фелисити.

Пиппа наконец-то сбрасывает с себя хандру.

— А вот и говорила! А как вам вот это понравится?

Она хлопает ресницами и принимает вид нежный и застенчивый.

— Ну, может быть, я возьму одну шоколадную конфету…

Тут уж и я хохочу, сама того не желая. Нам всем прекрасно известна тайная страсть Пиппы.

— Одну конфету? — взвизгнула Фелисити. — Боже мой, да если он увидит, как ты сметаешь целый поднос конфет и ирисок, он просто ужаснется! Когда ты выйдешь за него, тебе придется прятать сласти в будуаре и жевать их только тогда, когда он не видит!

Пиппа бросается на Фелисити, делая вид, что хочет ударить ее стеблем гвоздики.

— А, насмехаешься! Я не собираюсь выходить замуж за этого Бамбла! Благодарю покорно, но его фамилия — БАМБЛ! Путаник! Только этого мне и не хватало!

Фелисити отскакивает подальше, чтобы Пиппа до нее не дотянулась.

— О, нет, ты за него выйдешь! Он уже четыре раза навещал тебя здесь. Могу поспорить, твоя матушка как раз сейчас составляет план венчания!

Пиппа мгновенно теряет все веселье.

— Ты ведь на самом деле так не думаешь?

— Конечно, нет, — быстро отвечает Фелисити. — Нет, это была просто глупая шутка, только и всего!

— Я хочу выйти замуж за того, кого действительно полюблю! Я понимаю, это глупо, но я постоянно об этом думаю!

Пиппа вдруг кажется такой маленькой и жалкой среди разбросанных вокруг поломанных стеблей гвоздик, что я почти забываю, как сердилась на нее. Да я никогда и не умела злиться подолгу.

Фелисити цепляет пальцем подбородок Пиппы и заставляет ее поднять голову.

— Так и будет. А теперь займемся-ка делом. Пиппа, почему бы тебе не организовать причастие?

На свет снова появляется бутылка с виски. Мысленно я испускаю стон. Но когда бутылка добирается до меня, я принимаю свою порцию отравы и обнаруживаю, что дело может обстоять не так уж плохо, если пить совсем маленькими глотками. И на этот раз я позволяю себе лишь немножко согреться и расслабиться, но не более того.

— Итак, мы должны продолжить чтение дневника нашей сестры Мэри Доуд. Джемма, не возьмешь ли ты на себя этот труд сегодня?

Фелисити с поклоном подает мне тетрадь. Я слегка откашливаюсь и приступаю к чтению.

21 марта, 1871 год.

Сегодня мы стояли между рун Оракула. Под руководством Евгении мы на мгновение касались их пальцами, впитывая в себя их магию. Ощущение было непередаваемым. Как будто мы чувствовали каждую мысль друг друга, как будто мы стали чем-то одним, единым…

Фелисити вскидывает бровь.

— Звучит немножко двусмысленно. Похоже, Мэри и Сара были лесбиянками.

— А кто такие эти лесбиянки? — спрашивает Пиппа.

Ей откровенно скучно. Она, сняв перчатку, наматывает на палец свой черный локон, пытаясь добиться более безупречного завитка.

— Хочешь, чтобы я тебе прямо сейчас объяснила? — фыркает Фелисити.

Я тоже представления не имею, кто такие лесбиянки, но совершенно не намереваюсь выяснять это сию минуту. Однако Фелисити уже говорит:

— Их называют так по имени острова Лесбос, где жила одна греческая поэтесса, Сафо. Она наслаждалась любовью женщин.

Пиппа перестает крутить локон.

— Да при чем тут это?

Фелисити наклоняется к Пиппе и мрачно таращится на нее.

— Лесбиянки предпочитают женщин мужчинам.

Тут я наконец все поняла, и Энн тоже, как я догадалась, — она вдруг принялась нервно разглаживать юбку ладонями, пряча от всех глаза. Пиппа всматривается в глаза Фелисити, как будто пытаясь заглянуть в ее мысли, и постепенно ее щеки заливает румянец, и не только щеки, но и шея у нее горит огнем.

— Ох… боже праведный… ты хочешь сказать, они… они… ну, как муж и жена?..

— Именно так.

Пиппа ошеломленно замолкает. Она все такая же красная. Я тоже смущена, но мне совсем не хочется, чтобы девушки это поняли.

— Вы позволите мне продолжить?

Цыгане сегодня вернулись, чтобы разбить лагерь. Когда мы увидели дым их костра, то вместе с Сарой поспешили к матери Елене.

— Мать Елена! — выдыхает Энн.

— Это та сумасшедшая в потрепанном шарфе? — спрашивает Пиппа, презрительно наморщив нос.

— Тсс! Продолжай, — подталкивает меня Фелисити.

Она тепло нас приняла, угостила чаем из разных трав и рассказами о своих путешествиях. Мы принесли Каролине сладостей, и она моментально их сожрала. Матери Елене мы дали пять пенсов. А потом она пообещала погадать нам на картах, как и прежде. Но едва раскинув карты для Сары уже знакомым нам крестом, мать Елена снова смешала их в кучу.

— Карты сегодня в плохом настроении, — с легкой улыбкой сказала она, но, по правде говоря, похоже было, что ее охватило предчувствие.

Она попросила меня показать ей ладонь и осторожно провела острым ногтем по линиям моей руки.

— Ты на темном пути, — заявила она, роняя мою руку, как будто это горячий уголь. — Я не вижу его конца.

И тут же она, совершенно неожиданно, попросила нас уйти, потому что ей якобы нужно обойти табор и убедиться, что все хорошо устроились.

Энн заглядывает в тетрадь через мою руку, пытаясь прочитать дальнейшее. Я отодвигаю тетрадь и роняю ее, часть страниц разлетается по земле.

— О, браво, леди Грация! — аплодирует Фелисити.