Книга Иная вера - Влад Вегашин

Нет, Петербург определенно нравился Кире все больше и больше с каждой проведенной в нем минутой. И ей даже было немного жаль, что она приехала сюда ломать многолетний уклад его жизни. Быть может – ломать до основания, стирая в пыль каждый камень и воссоздавать город заново из пепла.

– Ты – город-феникс, Петербург, – прошептала она серому небу.

Ты ведь все равно восстанешь, правда?

III. II

Не смотри теперь на небо,

Недоступное в смятеньи…

Холодный игольчатый свет проникал сквозь тонкую ажурную занавеску, дробясь на тонкие лучики. Высвеченные луной белесые пятна медленно-медленно ползли по белой ткани простыни, обрисовывавшей контур округлых бедер спящей Леси.

Стас, не шевелясь, лежал на спине и следил за мучительным в своей осторожности движением света. Первое пятнышко минут десять назад наползло на мизинец и до сих пор не добралось до промежутка между пальцами. Стас знал, что свет подвижен, но не мог различить взглядом его перемещение, и это странным образом успокаивало.

Когда пятнышко миновало указательный палец, застывшая тишина стала мучительной. Стас осторожно, стараясь не потревожить Лесю, встал, обернул простыню вокруг бедер и вышел на крыльцо.

Индиговое, темное почти до черноты небо искрилось мириадами звезд. Яркие лучистые, туманно-бледные, крохотные игольчатые, большие сияющие, едва различимые и запредельно далекие – они равнодушно смотрели на маленького человека, стоящего на крыльце своего маленького дома и с иррациональной надеждой взирающего на них.

Прикрыв глаза, Стас на мгновение представил себе то, о чем отказывался думать уже давно: полыхающее ослепительными огнями небо, звенящий, зовущий в неведомое голос…

– Нет, – прошептал молодой человек. – Нет…

Обессиленный эмоциональной вспышкой, на миг лишившей его воли, он опустился на ступеньку. Не глядя, протянул руку – за перилами крыльца лежала початая пачка сигарет и спички.

Горячий дым проник в легкие, Ветровский почувствовал, как кружится голова, и в очередной раз сказал себе, что эта сигарета – последняя в его жизни, но продолжил курить. Подлое подсознание немедленно подбросило образ: хмурый и задумчивый человек в инвалидной коляске, раскрытое окно, позабытая сигарета, дымящаяся в пальцах, пепел падает на пол, но человек не замечает этого – он смотрит в окно и не видит ничего за ним. Он просто ждет. Пока еще – ждет.

Стас нервно, в три затяжки, закончил сигарету, бросил окурок в кострище.

– Что мне делать, а? – горько спросил он у немых и равнодушных звезд.

Звезды молчали.

Тогда Ветровский встал и пошел на задний двор. Прошлую неделю все мужики с деревни собирались на вырубку деревьев за вторым полем – пора было заготавливать дрова на зиму, но он еще не брался за распил и колку огромных чурок.

Когда золотистые рассветные лучи расцветили облака нежными розовыми оттенками, Стас едва стоял на ногах от усталости, но половина дров, распиленная и поколотая, ровными рядами лежала в поленнице.

К озеру идти было лень, и молодой человек ограничился тем, что разделся и опрокинул на себя пару ведер холодной воды – смыть пот и взбодриться.

Леся хлопотала на кухне, на плите скворчала чугунная сковорода, исходили густым ароматом только что приготовленные сырники, горкой высившиеся на тарелке. Стас прошел в комнату, натянул свежие штаны, накинул, не завязывая, рубаху и только тогда сел за стол. Девушка даже не повернула к нему головы – она быстро-быстро орудовала длинным ножом, нашинковывая капусту тончайшими полосками.

– Лесь, садись завтракать, – как можно мягче сказал Стас. – Не убежит от тебя капуста.

– И правда, не убежит, – пробормотала она еле слышно. – Жаль, что ты – не капуста.

– В смысле?

– Неважно. Не обращай внимания.

Все так же не поворачиваясь к нему, Олеся дошинковала кочан и вышла из кухни. Через пять минут она вернулась, на лице поблескивали капельки воды – умывалась. Но покрасневшие и припухшие глаза никакое умывание не могло скрыть.

Стас хотел обнять ее, но поймал взгляд девушки – и передумал.

– Ты ложись, – сказала она после еды. – Полночи топором махал…

– Просто не спалось, – солгал Ветровский. – Лесь, ну какое «ложись»? Мы же за грибами хотели.

– Я лучше сегодня с девочками за ягодами схожу, а ты ляг, поспи хоть немного. Завтра пойдем за грибами.

Спать хотелось, и он не стал дальше возражать.

Но когда Леся, взяв ведро для ягод и сверток с блинами – перекусить в лесу – быстро поцеловала его в щеку и ушла за подругами, Стас почему-то не лег. Прошелся по дому, внимательно все оглядывая, заметил, что доска крышки погреба как-то криво лежит – снял крышку, подумал, отодрал все верхние доски, приладил заново, стараясь не наделать новых дырок гвоздями. Утеплил края погребного проема в полу, поставил на место крышку, огляделся в поисках новых дел. Может, ступеньку на лестнице заменить?

– Хозяйничаешь? – спросил неизвестно когда появившийся Дед.

Стас выдернул неподатливый гвоздь, бросил его в коробку, поднял взгляд на гостя.

– Угу. Ступенька протерлась, меняю.

Дед подошел, придирчиво разглядел ступеньку, лишившуюся пока что только одного гвоздя, хмыкнул. Взял из коробки гвоздь, забрал у Стаса молоток и двумя скупыми, точными движениями загнал его на место.

– Пошли, – сказал он.

Ветровский молча подчинился и только уже за воротами – надо столбик поправить, что-то он чуть покосился – спросил:

– А куда?

Дед тяжело вздохнул.

– Ко мне. Разговаривать. И не смотри ты так на этот столб, ровнее он стоять не будет.

– Почему?

– Потому что некуда ровнее!

Дома у Деда Стас бывал нередко и каждый раз поражался совершенно невозможному, на его взгляд, сочетанию стерильной чистоты и феерического бардака. Топор на столе, ящик с картошкой посреди кухни, неровный ряд глиняных горшков на подоконнике, кипа исписанной бумаги на холодной печке, придавленная сверху деревянной кружкой из-под кваса, – и при всем этом можно есть хоть с пола, нигде ни пылинки, ни пятнышка.

Одним движением скинув одеяло со стола на лавку и швырнув топор в угол, к печи, Дед, не оборачиваясь, бросил Ветровскому:

– Садись.

Стас молча сел, положил руки перед собой на стол. Дед посмотрел на него внимательно, вздохнул, вышел из комнаты. Через пять минут вернулся, держа в руках деревянный поднос с бутылкой, двумя стопками, миской квашеной капусты, неровно нарезанным салом и краюхой хлеба. Переставил нехитрую снедь на стол, сел напротив, тут же наполнил стопки.

– Пей.

– День же… – неуверенно возразил молодой человек.