Книга Зовите меня Апостол - Р. Скотт Бэккер

— Да, да, все трансцендентное! — вскричал он.

И залепетал пулеметно о своих лекциях про трансцендентное в Беркли, про книжку, написанную перед «прозрением». Пятнадцать лет он размышлял и постиг: смотреть на паранормальное нужно с другой стороны! Видимая реальность — всего лишь жалкая часть общей картины, ущербное, ограниченное искажение. Попробовал гипноз и узнал «скрытый мир», истинное настоящее, где человечество слилось с изощренной машинерией. А заодно понял, насколько мало мы видим.

— Взгляд через замочную скважину — вот доступное нам! Но мы больше ничего не знаем и принимаем мизерную часть за целое!

А я, откинувшись на спинку кресла, смотрел на человека, упивавшегося собственным бредом.

Должно быть, на моем лице проступило отвращение. Баарс заметил это и заговорил спокойнее.

— Вы уж простите мой чрезмерный энтузиазм, — изрек, глядя с нескрываемым торжеством, точь-в-точь счастливец, правильно угадавший букву в телешоу «Колесо фортуны».

— Да чего уж там, — сказал я, картинно озираясь. — Здесь никого, кроме нас, старых любителей травки.

Мистер Баарс, вне всякого сомнения, был полный и абсолютный задрот. И чем больше трепался, тем безобиднее выглядел. Трудно подозревать пустомель. Ей-ей, хотелось ухватить его за шкирку, встряхнуть хорошенько и гаркнуть в ухо: «Да ты что, совсем спятил?»

Бедняга на самом деле ВЕРИЛ! Недавние пьяные откровения Альберта про курс сектоведения в Беркли меня полностью убедили: знающий всю механику сектантства Баарс соорудил аккуратную персональную кормушку-поилку, источник самоублажения, а его «Система отсчета» — наглый, циничный обман. А сейчас… Обычного человека щенячий энтузиазм после гибели любимой изобличил бы: ведь людям свойственно скорбеть о потерях. Но если этот мудила искренне верит, он должен радоваться ее переходу в лучший мир! Гребаный фанатик.

Дорогой Апостол Мэннинг, ты теряешь почву под ногами. Заплутал. Может, отдаться Баарсу — пусть просветит относительно настоящей и ненастоящей реальности?

— Мистер Мэннинг, я могу показать вам. Под гипнозом.

— Извините, я лучше воздержусь. В детстве меня гипнотизер хотел изнасиловать, — соврал я, думая про Дженнифер и ее папочку и не будучи от этих мыслей в восторге.

Я перевидал немало психологов и знаю: краеугольный камень гипноза — внушение подопытному своих идей, подчинение воле. Даже если сбросить со счетов подозрение в убийстве, позволить типу вроде Баарса копаться в своей голове — безумие.

— Да ничего, пожалуйста, — ответил он, видя мое вранье и не зная, как на него реагировать. — Скажите мне, Апостол, что вы думаете о «Системе отсчета» и обо мне? Прошу вас, ответьте искренне.

Я посмотрел на него внимательно, взвешивая факты. При моей-то памяти за много лет я хорошо усвоил признаки иерархии, всегда устанавливающейся между людьми даже при случайной встрече. Научился опознавать интонации, жесты. И уверился: непонятно почему, но Баарс говорит со мной как с равным. Он меня уважает.

— Значит, что я на самом деле думаю? — Я ухмыльнулся нагло и лукаво, подмигнул заговорщицки — дескать, болтовня болтовней, а не перейти ли нам к делу? — Я искренне считаю вас мошенником. Думаю, вы использовали свою харизму, талант убеждения и познания профессора философии для завлечения и оболванивания горстки доверчивых людей. И теперь вы, миниатюрный глава игрушечной религии, живете, как мечтали: суя в молодые головы древнюю чепуху, а в молодые влагалища — столь же древний хер. Собственно, вокруг старого доброго сунь-вынь это все и крутится, разве нет? Воплощение в жизнь идеала: пророк и хозяин гарема.

Баарс аж скрючился, будто под дых дали.

— О боже…

— Вы спросили — я ответил, — сказал я, запрокинув голову, подставляя лицо солнцу.

— Вы думаете…

— Вы считаете мою память удивительной? — перебил я, не взглянув на профессора. — Она не более удивительна, чем повторяемость гнусных лживых трюков вроде вашего. Все вы норовите изобрести религию как прикрытие для похоти, раздирающей ваши дряхлые умы. Для стремления властвовать, поучать, пророчествовать. А главное — для желания трахаться. Чудесным, удивительным образом все, в конце концов, сводится к желанию потрахаться.

Солнце прогрело, раскалило кожу, яркое даже сквозь закрытые веки. С Баарсом намного приятней говорить, не открывая глаз. Когда его видишь, очень уж на психику давит.

— Не слишком ли вы самоуверенны? — спросил Баарс сухо.

— Профессор, вы же знаете бритву Оккама: при других равных условиях простейшее объяснение — вернейшее.

Ветер шелестел в ветвях недалеких ив. Слабосильный приемник мурлыкал блюз. В воздухе висел запах дорожной пыли.

— Это при прочих равных условиях!

— Да, насчет равных: не скажете ли, профессор, сколько свежепосвященных «системщиков» вы отымели?

Я повернулся, чтобы взглянуть на Баарса, оценить его реакцию, и увидел воплощенный старческий ужас, судорожный страх перед бессилием и отказавшимся подчиняться телом. Баарс словно съежился, скрючился, постарел. Ну, бля. Можно подумать, я ему аппарат диализа выключил или навроде того.

— Только Дженнифер. Только ее, — выговорил тихо, растерянно.

Я снисходительно улыбнулся профессорскому вранью. Встал, готовясь демонстративно уйти. В памяти вспыхнули слова Аманды Бонжур: «Он не вождь, а гнусный мошенник и убийца!»

— Мистер Мэннинг, вы что, в самом деле считаете все построенное, открытое нами настолько мелким и… грязным?! Секс-фантазией раздутого эго?

Я равнодушно пожал плечами.

— А разве все вокруг не такое же?

Я задержался у порога, чтобы глянуть на профессора напоследок. И увидел: место исчезнувшей самоуверенности занял гнев. Кулаки стиснул, но не угрожая, а будто выхватывая из воздуха что-то мелкое и видимое только ему: жука, монету или струйку дыма.

— Баарс, она мертва, и вам это известно.

— Нет, мистер Мэннинг, совсем наоборот… Я знаю, мистер Мэннинг, знаю доподлинно: человечество давным-давно победило смерть.

Потом я лежал на твердой, как доска, мотельной кровати, уставившись на пыльные лопасти вентилятора под потолком, и в то же время сидел в кресле, в своей конторе, и смотрел на Бонжуров, пытающихся найти ответ на простой вопрос — простой для всех, кроме родителей, потерявших ребенка.

— Он хочет знать: возможно, секта стала лишь предлогом удрать от нас, — сказал тогда Джонатан Бонжур.

— Не очень ладили. Не очень, — отчеканила миссис Бонжур.

— Но мы оставались в рамках, — перебил ее мистер Бонжур. — Понимаете, «не ладили» — это одно, но чтобы удирать…

Его жену передернуло.

— Я уверена, мистер Мэннинг поймет нас правильно…

С чего такое омерзение?

— Да, но я не хотел бы создать ложное впечатление…