Книга Штрафники 2017. Мы будем на этой войне - Сергей Лобанов

– Здесь?

– А что такого?

– Ну, почитай, может, шашлык лучше пойдет, а то жесткий какой-то. Жилы одни. Да и пиво вроде как разбодяженное. Не чувствуешь?

Игорь проглотил обиду. Он же не виноват, что шашлык такой и пиво. Ну, нет у него денег на ресторан. К тому же ему не нравилось, что Настя ведет себя вызывающе. Почему она так?

Успокоившись, он начал читать «Письмо Татьяны к Онегину».

Тем временем Настя расправилась с остатками шашлыка, допила вторую бутылку пива. Закурила глубокомысленно.

Когда Огрешков умолк, она произнесла:

– Классно. Я бы так не смогла, как Татьяна. Ик… Ой, прости… Ик…

Девушка, опьянев, развеселилась. Разговор уже шел обо всем и ни о чем конкретно. Кафе начало пустеть.

– Ну, что пойдем? – предложила Настя. – Рассвет скоро.

– Пойдем, – согласился Игорь. – А ты куда поступать будешь?

…Они не спеша шли. С реки тянуло прохладой, в струящейся воде отражалось светлеющее небо.

Ближе к центральной части набережной народу прибавилось, показались знакомые лица. Собравшиеся смотрели на восток, словно ожидая какого-то чуда. Народ опять разбился на компашки, кто-то сидел в припаркованных машинах, кто-то весело смеялся, кто-то просто переговаривался. Из одной машины негромко на низких частотах бухал сабвуфер.

Когда первые лучи солнца брызнули Из-за горизонта, округа взорвалась свистом, воплями, визгом, аплодисментами. Засигналили клаксоны автомобилей.

Игорь проводил Настю до дома. У подъезда она остановилась, развернулась к нему, словно ожидая чего-то.

Огрешков понял, чего. Аккуратно обнял девушку, слился с ее губами, почувствовав горечь сигаретного дыма. Но сейчас ему нравилось даже это.

Поцелуй продолжался столь долго, что Настя была вынуждена упереться руками Огрешкову в грудь.

Задыхаясь, она произнесла:

– Я и не думала, что ты так классно целуешься… Где научился?

Игнорируя вопрос, Игорь опять потянулся к ее губам.

– Все-все, я пошла, – вывернулась девушка из его объятий.

– Я позвоню тебе, ладно? – спросил Огрешков.

– Позвони. Запиши номер.

– Я знаю его.

– Откуда?

Она замерла у подъезда.

– Не забывай, я ведь влюблен в тебя, а влюбленные готовы на все.

– Типа, как луну с неба, да? – засмеялась Настя. – Ну, все, пока. Звони.

Она скрылась. Игорь еще какое-то время слышал стук ее каблуков по лестничному маршу. Затем побрел домой, вспоминая ощущение гибкого девичьего стана, продолжая чувствовать горечь дыма на губах и вкус помады.

Он был счастлив.

Экзамены в институт Огрешков провалил. И оказался в армии.

Спустя год его часть перебросили на фронт.

В этом аду сломался Игорь быстро.

Лечение продолжалось недолго. Самострельщиков в госпитале очень не жаловали.

Затем скорый суд и приговор: для отбывания наказания направить Огрешкова Игоря Вячеславовича в штрафную роту сроком на шесть месяцев с возможностью досрочного освобождения по ранению.

Глава XVII

Дикий мед

Грешок, не выдержав взгляда Гусева, потупился.

«Хлебну я с ним лиха», – решил Павел.

А потом подумал, коли держится парень, значит, есть еще шанс, что выйдет из него толк, получится не дите-переросток, а нормальный мужик. Солдат.

Меняя позицию, пробежал Студент. Случайно зацепился струной с «трофеями» за торчащую арматурину. Второпях освободившись, побежал дальше, присел перед заранее намеченным оконным проемом и дал короткую очередь.

Чеснок притащил рацию, протянул Гусеву гарнитуру:

– Ротный на связи.

Павел надел наушники.

– Гусев! Держишься?

– Держусь!

– Молодец! Потери большие?

Он быстро осмотрелся.

Застыв в неестественных позах, лежали трое убитых. Возле очередного раненого склонилась Олеся, накладывая на правое плечо повязку. Бинт сразу становился красным, раненый конвульсивно вздрагивал, девушка что-то говорила ему, а тот судорожно скреб руками замусоренный пыльный пол и дергал ногами.

– Вижу трех «двухсотых», одного «трехсотого».

– Санитарка жива?

– Так точно, жива.

– Пусть у тебя побудет. Мне она пока без надобности. У меня одни убитые. Гребаный «бэтээр» натворил дел! Сожгли гада!

– Я вижу! Чадит, аж солнце закрыло! У меня патроны кончаются!

– Понял! Отправлю четверых с цинками. Нагружу по полной, сколько смогут унести. У меня тут этого добра от опóзеров много осталось! Пулемет дам. Всех четверых оставишь у себя. Конец связи.

Гусев сдернул гарнитуру.

– Чеснок! Давай сюда Наумыча и Грешка!

Тот кивнул и привел обоих.

– Наумыч, – сказал Лютый, указав рукой направление, – давай к тому лестничному маршу, а ты, Грешок, – к тому. Сейчас по какому-то из них поднимутся четверо с пулеметом и цинками. Встретить и привести ко мне. Помогите цинки донести. Ясно?

– Так точно, – ответил Наумыч.

– Исполняйте.

Гусев повернулся к Чесноку.

– А ты будь рядом. Где тебя носит постоянно? Радист, твою мать!

– Я не радист! – возразил Чеснок. – Я ее у убитого радиста взял, чтобы не пропала без толку! Мне эта рация на фиг не нужна!

– А мне нужна! – зло оборвал его Павел. – Так что заткнись. Я тебе не твой бывший ротный. Еще раз вякнешь, останешься без зубов, как Студент. Понял?

Чеснок насупленно кивнул.

Пополнение встретил Грешок. Он проводил их к Гусеву.

– Молодец, – похвалил его Павел. – Иди, набивай магазины. Ты! – Гусев ткнул пальцем в пулеметчика. – Займешь позицию у того окна. За тобой – сектор от той пятиэтажки и вон до той! И чтоб ни одна сволота не прошла. Понял?

Лютый глянул на остальных.

– Второй взвод?

– Он самый.

– Как взводный?

– Убит, – буднично ответил солдат.

– Ладно, пристраивайтесь поудобнее, представление продолжается! – распорядился Гусев.

Новенькие разбежались, быстро включившись в бой уже на втором этаже.

Штрафники по одному подбегали к разложенным цинкам, торопливо набивали магазины и сразу же возвращались.

Подошел черед Циркача. Лютый искоса смотрел, как тот по очереди наполняет несколько автоматных рожков. По кисти правой руки, синей от наколок, текла струйка крови – сбил где-то второпях, капая в цинк с патронами. Блатной доставал их, помеченные своей кровью, вытирал о рукав спортивной куртки и защелкивал в магазин.